Азиатский способ производства — гипотетическая стадия развития общества, следовавшая за первобытнообщинным строем, характеризующаяся господством государственной земельной собственности, отсутствием крупных хозяйств, непосредственным подчинением крестьян государству (восточные деспотии), особой ролью государства в создании ирригационной системы, а также наличием в восточных деспотиях развитого слоя государственной бюрократии.

Формулировку «азиатский способ производства» употребил К. Маркс в «Предисловии» «К критике политической экономии» для определения особенностей общественного строя в странах Азии в докапиталистическую эпоху, указав, что «в общих чертах азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить, как прогрессивные эпохи экономической и общественной формации» [1]. Эта формулировка дала повод некоторым историкам утверждать, что в странах Азии существовала особая социально-экономическая формация, отличная от рабовладельческой и феодальной, — так называемый «азиатский способ производства».

В конце 20-х — начале 30-х годов и в 60-х — 70-х годах в марксистской среде происходили дискуссии между сторонниками и противниками этой концепции. Подобная точка зрения не нашла поддержки у подавляющего большинства историков и востоковедов и была отвергнута.

Кроме того, концепция «азиатского способа производства» была использована некоторыми антикоммунистическими авторами, проводившими необоснованные параллели между ним и «реальным социализмом» (имевшей место в СССР и некоторых других странах неудавшейся попыткой перехода от капитализма к социализму).

1.  Критика концепции «азиатского способа производства»

Если бы в тех или иных странах в определённые эпохи развивался азиатский способ производства, то там можно было бы наблюдать:

• особый, «азиатский» уровень развития производительных сил, явно отличный, во всемирно-историческом масштабе, от уровня, свойственного другим способам производства, т. е. от уровня, свойственного первобытнообщинному строю, либо рабовладению, либо феодализму;
• особую, «азиатскую» систему отношений собственности, которая была бы принципиально отлична и от собственности рабовладельческой, и от феодальной;
• особые методы эксплуатации, способы присвоения прибавочного продукта эксплуататорами, существенно отличные и от рабовладельческих, и от феодальных;
• особую, нерабовладельческую и нефеодальную антагонистическую классовую структуру [2].

Рассмотрим все эти пункты подробнее.

1.1.  Уровень развития производительных сил

Специфика орудий труда и технологических приёмов и даже такая особенность сельского хозяйства многих стран Востока, как искусственное орошение, — всё это ещё не определяет уровень развития производительных сил. Например, на территории нынешних среднеазиатских республик оросительное земледелие существовало во времена средневековья, существует и теперь. А уровень производительных сил ныне неизмеримо выше, чем несколько веков назад. Другой пример: современная Асуанская плотина и плотина, сооружённая при Аменемхете III, равно служат целям ирригации, но уровень развития производительных сил, при которых сооружалась первая плотина, и уровень, при котором сооружалась вторая, совершенно несоизмеримы. Уровень развития производительных сил выражается в их могуществе, т. е. в производительности труда. Именно такая постановка вопроса отсутствует в работах сторонников концепции азиатского способа производства.

Сторонники концепции «азиатского способа производства» полагают, что азиатский способ производства господствовал и в древнем Египте, и в Китае первой половины XIX в. Если попытаться сравнить древнеегипетскую экономику и китайскую экономику первой половины XIX в., то получается, что азиатский способ производства мог существовать при самых разных уровнях развития производительных сил, что противоречит самому понятию способа производства.

1.2.  Отношения собственности

Если азиатский способ производства не совпадает ни с рабством, ни с феодализмом, то ему должна быть присуща и собственность не рабовладельческая и не феодальная, а «азиатская» — с особым классовым, социально-экономическим содержанием.

Общинная собственность

Сторонники «азиатского способа производства» считают, что одним из коренных отличий азиатского способа производства было то, что в странах Востока классово-антагонистическое, эксплуататорское общество базировалось на общинной племенной собственности и сельские общины эксплуатировались государством.

Из формулы «эксплуатация и классовое общество на базе общинной племенной собственности» неизбежно вытекает, что и бесклассовый строй, и классовый «азиатский» имели своей основой одну и ту же собственность. Если считать, что принципиально разные общественно-экономические системы могут базироваться на одной и той же форме собственности, то это означает, что собственность не связана органически со всей совокупностью производственных отношений. Последние якобы могут быть в корне изменены, а собственность останется без изменений.

В основе отношений эксплуатации в любом случае лежит монополия господствующего класса на средства производства, т. е. эксплуататорская собственность на них. Следовательно, при исследовании отношений эксплуатации надо выяснить, какие конкретные формы принимала монополия эксплуататоров на средства производства, их собственность, и как на этой основе осуществлялось присвоение прибавочного продукта.

Маркс в своей работе «Формы, предшествующие капиталистическому производству» [3] подчёркивает, что в основе эксплуатации, т. е. в основе взаимоотношения антагонистических классов, лежала высшая и единственная собственность эксплуататоров, группировавшихся вокруг восточного деспота, вокруг «высшего единства». Общины крестьян, как указывает Маркс, не имели подлинной собственности на землю — подлинная и единственная собственность была лишь в руках эксплуататоров (деспота и «высшего единства»). Общины выступали как «наследственные владельцы». Владение общин вытекало из собственности эксплуататоров. Последние давали земли во владение и пользование общинам или допускали сохранение общинного землевладения, ранее существовавшего; вместе с тем эксплуататоры утверждали свою верховную собственность на землю.

Ошибочная формула «эксплуатация и классы на базе общинной племенной собственности» явилась результатом смешения нового социально-экономического содержания общественных процессов и их реликтовых форм. Общества древнего Востока, доколониальной Африки и доколумбовой Америки, превращаясь и уже превратившись в зрелые классово-эксплуататорские, вместе с тем сохраняли общинно-родовые структуры, уходившие своими корнями в предшествующую формацию. Именно по этой причине монополия эксплуататоров на землю и на ренту с неё маскировалась, вуалировалась общинным землевладением, которое выступало на поверхности явлений.

Государственная собственность

Многие сторонники концепции азиатского способа производства придают первостепенное значение не столько пережиткам «общинной племенной собственности», сколько собственности государственной. Аргументация по вопросам собственности строится в общих чертах так: когда собственниками средств производства, прежде всего земли, являются отдельные частные рабовладельцы или феодалы, то это либо рабство, либо феодализм; если же собственником земли и других важнейших средств производства является государство, то это уже не рабство и не феодализм, а принципиально иной, азиатский способ производства.

Прежде всего отметим, что тезис о государстве, которое является «единственным первичным владельцем прибавочного продукта» и, следовательно, единственным собственником земли, оказался неподтверждёным. По всему фронту востоковедных исследований всё более явственно обнаруживается, что те или иные формы частной собственности на землю были широко распространены и в древних, и в средневековых афроазиатских обществах.

Далее, если вместо отдельных частных эксплуататоров собственником средств производства выступает эксплуататорское государство, меняет ли это принципиальным образом природу, сущность способа производства или же это затрагивает только его внешнюю форму, не меняя существа?

Приведём пример. В ряде капиталистических стран после второй мировой войны сложился весьма значительный государственный сектор экономики. В результате проведённых национализаций государство стало собственником не только отдельных предприятий, но и целых отраслей промышленности, да к тому же таких, которые в хозяйстве страны играют большую роль (например, энергетика, транспорт). В некоторых странах (Англия, Франция) в собственность государства перешли и крупнейшие банки.

Поскольку классовая сущность современного буржуазного государства — это власть монополий, постольку переход средств производства в руки государства не изменяет буржуазно-монополистическую природу собственности. Для монополий государственный сектор — механизм, с помощью которого они эксплуатируют широкие массы. Это делается не только посредством «преференциальных» цен, но также путём политики капиталовложений, налогов, ассигнований и т. д. Методы могут быть самые разнообразные, а сущность будет одна — национализированные средства производства оказываются в распоряжении монополий и служат им для присвоения прибавочного продукта, который создаётся трудящимися.

Переход средств производства в собственность буржуазного государства, даже если он совершается в столь больших масштабах, всё равно природу капитализма как определённого способа производства не меняет. Поскольку классовый характер западноевропейских государств остается буржуазным, постольку проведённые национализации затронули лишь внешнюю форму способа производства, но не изменили его сущность.

Если применить методику рассуждений сторонников азиатского способа производства к анализу экономики не средневекового Востока, а современных империалистических держав, то получится вывод: если собственником важнейших индустриальных средств производства является государство, если оно непосредственно присваивает капиталистическую прибыль, которую рабочие создают в государственном секторе, если эксплуататорские слои получают нетрудовые доходы от государства (посредством «преференциальных» цен, политики государственных капиталовложений и т. п.), то это уже не капитализм, а принципиально иной («европейский»?) способ производства. При этом совершенно не принимается во внимание классовая природа того государства, которое в Западной Европе является собственником значительной части индустрии, присваивает прибыль, передает доходы эксплуататорским слоям и т. д. Ведь это государство буржуазное! То, что мы пытались истолковать как принципиально иной способ производства, оказалось всего-навсего государственно-монополистическим капитализмом. Переход средств производства в руки эксплуататорского государства не меняет природу способа производства. Последний в принципе остаётся таким же капиталистическим.

Марксистам известны три типа эксплуататорской собственности: рабовладельческая, феодальная и буржуазная. Каждый из них характерен определённым социально-экономическим, классовым содержанием.

Никто, конечно, не станет отрицать, что конкретные формы рабовладельческой и феодальной собственности в странах Востока более или менее значительно отличались от западно-европейских форм. Бесспорно, что для Азии характерна тенденция к более длительному и стойкому сохранению общинного землевладения. Игнорировать особенности конкретных азиатских форм невозможно. Однако совсем другой вопрос — их классовое, социально-экономическое содержание. В работах сторонников концепции азиатского способа производства нет ни одного довода, который свидетельствовал бы о существовании какого-то четвёртого социально-экономического типа эксплуататорской собственности, которая была бы нерабовладельческой, нефеодальной и некапиталистической.

1.3.  Способы эксплуатации

Если азиатский способ производства не совпадает ни с рабовладением, ни с феодализмом, то, следовательно, ему должны быть присущи методы эксплуатации, способы выжимания и присвоения прибавочного продукта, принципиально отличные от рабовладельческих и феодальных.

»Кабальная» эксплуатация

Ю. И. Семёнов полагал, что отличие азиатского способа производства заключается именно в способе эксплуатации человека человеком. Он называл «азиатскую» форму эксплуатации кабальной, соответственно и способ производства он предлагал именовать кабальным. «Кабальная» («азиатская») эксплуатация — это «органическое недифференцированное единство» элементов рабства, феодализма и наёмного труда.

Переплетение элементов рабства и крепостничества действительно можно наблюдать в странах древнего Востока, а также в древней Греции (в её земледельческих областях). С другой стороны, переплетение как бы обратного порядка, т. е. элементов феодализма и рабства, можно наблюдать, например, в России (рабы-холопы до XVIII в., месячина в XVIII–XIX вв.) и в других феодальных обществах. При этом в древних обществах преобладали тенденции рабовладельческие, а в средневековых — феодальные.

Из факта переплетения разных методов эксплуатации Семёнов делает теоретический вывод, что их «недифференцированное органическое единство» порождает принципиально иной, «кабальный» способ эксплуатации, который не является ни рабовладельческим, ни феодальным, ни капиталистическим. Этот тезис неизбежно возбуждает целый ряд вопросов. Если в древности «органическое единство» разных способов эксплуатации порождало принципиально иной, «кабальный» способ, то как же обстояло дело в период средних веков?

Возьмём тот же пример России XVIII в. В ней довольно широкое распространение получила месячина, т. е. такая форма эксплуатации, которая органически и противоречиво соединяет в себе элементы рабства и крепостничества. Возникает вопрос: порождало ли это переплетение рабства и крепостничества ещё один, принципиально иной способ эксплуатации, назовём его условно «кабальный № 2»?

Далее, возьмём так называемый прусский путь развития капитализма в сельском хозяйстве. Как известно, он характерен длительным сохранением феодальных пережитков. Происходит медленная эволюция помещичьих хозяйств в крупные капиталистические сельскохозяйственные предприятия. При этом теснейшим образом переплетаются между собой элементы феодализма и капитализма. Типичный пример такого рода органического и противоречивого единства барщины и наёмного труда даёт хозяйство многих русских помещиков после реформы 1861 г. Если следовать методике Семёнова, то неизбежно возникает вопрос: порождало ли подобное переплетение элементов крепостничества и капитализма ещё один, принципиально иной способ производства, назовём его условно «кабальный № 3»? Встав на этот путь, очень трудно остановиться. Дело в том, что в истории довольно часто можно наблюдать тесное, неразрывное переплетение различных способов производства, экономических укладов, способов эксплуатации.

Сталкиваясь со сложным переплетением разнородных экономических отношений, марксисты обычно стремятся их проанализировать, т. е. именно дифференцировать, иначе говоря, разобраться в том, какие составные элементы взаимно переплелись и какова структура переплетения. Концепция Семёнова уводит исследователя от такого анализа.

В чём же состояло принципиальное, качественное отличие «кабальной» эксплуатации от эксплуатации рабовладельческой и феодальной? Ведь Семёнов подчёркивает, что «кабальный» способ эксплуатации не является ни рабовладельческим, ни феодальным, ни капиталистическим. Следовательно, он качественно, принципиально отличается от всех этих трёх способов эксплуатации. В чём же состоит его специфическое качество? В чём именно его принципиальные отличия от указанных трёх?

Переплетение рабства и крепостничества, наблюдавшееся в древности, никакого принципиально иного качества эксплуатации не порождает. Точно так же наблюдавшиеся в последующие эпохи переплетения элементов рабства, феодализма, капитализма (в разных сочетаниях) никогда не порождали принципиально иных — нерабовладельческих и в то же время нефеодальных и некапиталистических — способов эксплуатации.

В дальнейших работах Семёнов отбрасывает феодальные признаки и сохраняет в «кабальной» эксплуатации только два составных элемента — черты рабства и наёмного труда, у кабальника — признаки раба и пролетария. «Кабала» имеет три признака: зависимость личная; зависимость экономическая; работа в хозяйстве эксплуататора.

По этим признакам «кабалу» абсолютно невозможно отличить от большинства конкретных форм рабства и от ряда форм крепостничества.

Для положения русских крепостных в XVII–XIX вв. характерна личная зависимость от помещика; экономическая зависимость от него же, ибо они жили и работали на земле, принадлежавшей помещику; работа в хозяйстве эксплуататора (барщина). Барское хозяйство и являлось основой производства прибавочного продукта.

Все три признака, которыми Семёнов в новом варианте своей концепции характеризует «кабалу», подходят и для большинства конкретных форм рабства. Семёнов полагает, что его новая «кабала» отличается от рабства наличием экономической зависимости или экономического принуждения, т. е. считает, что рабство характеризуется одним лишь прямым голым насилием. Но при этом он упускает из виду вторую сторону положения раба — отсутствие у него собственности на средства производства. Раб всегда экономически зависел от эксплуататора, поскольку последний был собственником средств производства и предметов потребления, в особенности продовольствия. Римский раб жил той пищей, которую выделял для него господин, собственник латифундии, следовательно, он экономически зависел от последнего. Всевозможные разновидности рабства характерны целой гаммой пропорций прямого насилия и экономического принуждения. На одном полюсе положение рабов на золотых рудниках в Куше, описанное Диодором Сицилийским: здесь явно преобладает свирепое насилие. Но даже для подобных крайних проявлений рабства нельзя отрицать элемент экономической зависимости: ведь несомненно, что рабы, занятые на рудниках в Куше, получали какой-то паёк, какую-то пищу, она могла быть хуже и лучше, её могли давать больше или меньше. Хозяева рудников кормили рабов и тем держали их пусть в минимальной, но всё же в экономической зависимости. Противоположный полюс — римский институт peculium. Это такой способ эксплуатации рабов, который основан почти исключительно на экономическом принуждении. Прямое насилие в данном случае постепенно сходит на нет, практически до нуля. Между двумя полюсами расположены многочисленные переходные ступени, на которых в разных дозах сочетаются прямое насилие и экономическая зависимость.

»Поголовное рабство»

Мысль о том, что именно поголовное рабство как особая форма эксплуатации является ключом к пониманию азиатского способа производства, высказывается другими сторонниками этой концепции.

Общепризнано, что:

• В обществах древнего Востока эксплуатация рабов в так называемой классической, или античной, форме количественно не преобладала.
• Существовали различные социальные группы (государственные зависимые люди и иные), которые подвергались эксплуатации в разнообразных формах.
• Государство присваивало прибавочный труд крестьян-общинников (налоги, повинности трудом и натурой и пр.).

Таким образом, в древнем мире действительно существовали массовые «нерабские» (в смысле — отличные от «классических», «античных») формы эксплуатации.

Однако исключительно важно обратить внимание на то, что древние массовые формы эксплуатации характерны для античного мира ничуть не меньше, чем для обществ Востока. Причём мы имеем в виду не столько древнейшую античность, сколько зрелую, вполне развитую. Возьмём, к примеру, Рим времён поздней республики и начала принципата. Это период наиболее полного развития античных форм рабства. Вместе с тем первостепенное значение для господствующего класса имела массовая эксплуатация населения провинций (завоёванных внеиталийских территорий). Из какого источника рабовладельческий Рим получал основную часть прибавочного продукта — из хозяйств, основанных на рабском труде, или из грабежа провинций военными и налоговыми методами? Абсолютно закономерна постановка аналогичного вопроса и в отношении Афин: что было более важной материальной базой расцвета Афин — труд рабов в самих Афинах или «форос», дань с «союзников»? Наконец, Спарта (до IV–III вв. до н. э.) даёт пример античного общества, в котором вообще отсутствуют «классические» формы рабства. Основой спартанской экономики была эксплуатация илотов.

Далее, документально ещё не доказано, что доля «классических» рабов во всей массе эксплуатируемого населения Востока была меньше, чем, например, в древней Греции (мы имеем в виду все древнегреческие государства, а не только одни Афины). Положение древнегреческих илотов, кларотов, афамиотов, пенестов существенно отличалось от положения афинских рабов и в принципе было сходно с положением широких эксплуатируемых масс древнего Востока. Дальнейшие исследования, возможно, покажут, что в некоторых обществах Востока доля рабов среди непосредственных производителей была даже выше, чем в Греции, взятой в целом.

Уже на современном уровне знаний можно с полной определённостью сказать — древние массовые формы эксплуатации не дают абсолютно никаких оснований для признания принципиальных различий между способом производства, господствовавшим в греко-римском мире, и тем, который господствовал в обществах Востока. Наоборот, широкое распространение указанных форм и на Востоке, и на Западе убедительно свидетельствует, что в обоих ареалах господствовал один и тот же способ производства. Если считать, что различные разновидности «поголовного рабства» — основа азиатского способа производства, то следует признать типичным примером азиатского способа производства Рим времён поздней республики и начала империи, когда римская аристократия в массовом масштабе беспощадно эксплуатировала «подданных», население провинций, не имевшее римского гражданства и находившееся в положении своеобразного государственного порабощения, — если угодно, государственного рабства.

Концепция азиатского способа производства, пытающаяся провести принципиальную грань между зрелой античностью и прочими обществами древности, тем самым, очевидно, уводит исследователей на ложный путь в деле выяснения сути древних массовых форм эксплуатации и их экономической связи с «классическим» рабовладельческим укладом.

1.4.  Классовая структура

Если азиатский способ производства не совпадал ни с рабовладением, ни с феодализмом, то, следовательно, важнейшее его принципиальное отличие состоит в особой классовой структуре. При азиатском строе должны существовать не рабы и рабовладельцы, не зависимые крестьяне и феодалы, а какие-то другие классы. Что же это за «азиатские» классы?

Отношения между классами-антагонистами по сути совпадают с отношениями собственности. И первые отношения и вторые — это единая система. Главное в отношениях между классами-антагонистами заключается в следующем: господствующий класс присваивает себе в той или иной форме монопольное распоряжение средствами производства (собственность) — класс порабощённый может пользоваться этими средствами производства лишь при условии, что часть производимого продукта он отдаёт собственникам. Таким образом, формула, выдвигаемая сторонниками «азиатского способа производства» (классовое деление на основе общинной коллективной собственности) не только не раскрывает классовую структуру «азиатских» обществ, но, наоборот, уводит в сторону от данной проблемы.

Функциональная теория «азиатских классов»

Если при азиатском способе производства собственность в принципе остаётся такой же, как и при первобытнообщинном строе, возникает вопрос: на какой основе существуют классы-антагонисты? Ответ на него пытается дать функциональная теория.

Сторонники данной теории полагают, что при азиатском способе производства господствующим классом была группа людей во главе с деспотом, которая осуществляла некоторые важные публичные функции. Эти люди руководили строительством ирригационных систем, дорог, оборонительных сооружений (китайской стены), руководили всей экономической жизнью. Публичные функции господствующего класса были общественно необходимы, без них крестьяне-общинники не могли бы нормально развивать своё производство. В результате люди, которые осуществляли указанные функции, приобрели власть над остальным населением, стали его эксплуатировать. Господствующий класс (эксплуататоры) — это меньшинство, которое осуществляет общественно необходимые функции; порабощённый класс (эксплуатируемые) — это большинство, которое трудится, создаёт материальные блага, но не может обходиться без помощи публичных функций и поэтому вынуждено мириться с порабощением.

Несостоятельность этой теории в том, что она принимает во внимание лишь один момент, одну характерную черту классовой структуры и упускает из виду всё остальное, в том числе самое существенное. Ведь положение каждого из антагонистических классов определяется: а) отношением данного класса к средствам производства (это наиболее существенный признак); б) ролью данного класса в общественной организации труда; и вследствие этого в) способом получения и размером той доли общественного богатства, которой данный класс располагает и г) тем, что данный класс либо эксплуатирует, либо подвергается эксплуатации в зависимости от своего места в системе общественного производства.

Функциональная теория кое-что говорит о второй из перечисленных черт (о роли в общественной организации труда), но не раскрывает всего остального, в том числе главного, определяющего признака класса — отношения к средствам производства. Притом и роль восточных эксплуататоров в организации общественного труда она освещает весьма поверхностно — внимание фиксируется лишь на публичных функциях, лишь на «восточной» специфике. Таким образом, функциональная теория проходит мимо социально-экономической характеристики классов.

Само по себе сосредоточение публичных функций в руках определённой группы людей не может породить классовые противоречия. До тех пор пока нет монополии (собственности) меньшинства на средства производства, нет и классовых антагонизмов. При первобытнообщинном строе и даже при социализме возможны те или иные противоречия между управляющими и управляемыми, однако, поскольку нет эксплуататорской собственности на средства производства, подобные противоречия не являются ни классовыми, ни антагонистическими.

Какие же противоречия наблюдались в истории стран Востока — антагонистические или неантагонистические? Факты неопровержимо свидетельствуют, что история Азии и Северной Африки с древнейших времен по XIX в. — это непрерывная острейшая борьба классов-антагонистов. Это доказывает множество кровопролитных восстаний и гражданских войн, которые не могли вспыхнуть по вопросу о том, кто и как осуществляет публичные функции. Дело шло о самых насущных, имущественных интересах.

Классовый антагонизм между сельскими общинами и государственной властью

Утверждается, что в «азиатских» обществах имел место классовый антагонизм между сельскими общинами и государственной властью. Иначе говоря, классы — это, во-первых, государство (класс эксплуататор), во-вторых, общины (класс эксплуатируемый). Подчеркивается, что само государство как сущность реально получает выгоду от эксплуатации. Что же касается аристократии и бюрократии, то хотя они и члены «правящего класса», но обладают лишь частью государственной власти. Они принимают участие в эксплуатации деревни только на основании полномочий, полученных от государства, причём государство в любой момент по своему произволу может отобрать их назад.

Может ли государство, как таковое, и, с другой стороны, сельские общины, как таковые, представлять собой классы?

Само по себе государство классом никогда не было и не могло быть. Ведь класс — это группа людей, занимающих определённое экономическое положение. Признаки класса характеризуют место данной группы в системе общественного производства. Что же касается государства, то оно тоже представляет собой группу людей, но только с иными признаками — организованных и вооружённых, объединённых в аппарат для поддержания политической власти. Организованная и вооружённая группа (государство) служит интересам экономически господствующего класса.

Конкретные факты истории стран Востока показывают, что всегда существовали группы людей, интересам которых служили государственная собственность на землю, ирригационные каналы. Это были эксплуататорские слои, в пользу которых государство отдавало прибавочный продукт, выжатый из производителей.

Допустим даже, что обе группы людей совпали — господствующий класс полностью слился с персоналом государственного аппарата. Можно ли в таком случае говорить, что само государство как сущность реально получает выгоду от эксплуатации? Нет. Реальная выгода самого государства, которая вроде бы существует помимо выгоды тех или иных физических лиц, — это иллюзия. За выгодой государства или даже отдельного его органа всегда стоит в конечном счёте интерес каких-то конкретных живых людей. Господствующим классом может быть персонал государственного аппарата (если он занимает определённое положение в экономике), но не государство, как таковое, как некая сущность, не зависящая ни от какой группы людей. Государство вообще никогда не существует вне и помимо человеческих групп. Оно всегда представляет собой персонал аппарата (бюрократия, чиновничество), и всегда имеется господствующая группа, которая направляет его деятельность в своих целях и интересах.

Если мы сталкиваемся с государством, которое обладает собственностью на средства производства, присваивает часть национального дохода, играет какую-то роль в экономике, это означает, что данное государство в интересах своих хозяев выполняет функции не только политические, но и экономические. Собственность государства, эксплуатация им крестьян-общинников — всё это осуществляется в интересах тех людей, которые держат в своих руках власть и направляют работу государственного аппарата. Хозяевами государства (господствующим классом) может полностью или частично стать персонал бюрократии.

Даже в тех случаях, когда, по словам Энгельса, «государственная власть на время получает известную самостоятельность по отношению к обоим классам, как кажущаяся посредница между ними» [4], во-первых, государство получает некоторую самостоятельность не вне классов, не помимо их, а лишь благодаря борьбе враждебных классов; во-вторых, в это время политика государства выражает вовсе не интересы государства, как такового, самого по себе, а интересы совершенно определённой группы живых людей — верхов бюрократии. Именно они прокладывают извилистый курс государственного корабля в проливе между двумя враждебными классами. При этом верхи бюрократии преследуют не какую-то мифическую «реальную выгоду самого государства», а свою собственную узкоклассовую выгоду. Верхи бюрократии — это определённая часть господствующего класса, которая во имя своих узких интересов может стать на путь лавирования (в подходящей ситуации, конечно) между своим классом (остальными его прослойками) и враждебным классом.

Взяв любое государство Востока как во времена древности, так и в средние века, мы всегда обнаружим, что существовал какой-то господствующий класс, которому это государство служило. Пусть господствующий класс малочислен, пусть это только сам деспот и окружающая его аристократия, тем не менее именно данная малочисленная группа людей присваивает через посредство государства землю, прибавочный продукт. Природа способа производства не может определяться тем фактором, что государство персонифицировало собственность господствующего класса и его экономические интересы. Внутренняя природа способа производства определяется характером собственности, способами выжимания и присвоения прибавочного продукта и вообще всей в целом структурой производственных отношений. Сущность способа производства в странах Востока в тех случаях, когда устанавливалась государственная собственность на ирригационные сооружения и землю, определялась тем, какова была классовая природа государства-собственника. Если оно выражало интересы рабовладельцев, то и способ производства был рабовладельческий, если феодалов — то феодальный.

Собственность государства на рабов, а также на землю и другие важнейшие средства производства не была исключительной особенностью восточных деспотий. В рабовладельческой и феодальной Европе нечто подобное тоже наблюдалось, хотя и в меньших масштабах. В Риме существовали рудники, принадлежавшие государству, и там трудились рабы, которые тоже составляли его собственность. Далее, не следует упускать из виду, что обширнейшие территории, завоеванные Римом, были земельной собственностью государства. Тем не менее никто ещё пока не утверждает, что в Римской империи на рудниках и на территории провинций существовал азиатский способ производства.

Некоторая специфика восточных деспотий заключалась в том, что в ряде случаев благодаря государственной собственности на землю представители господствующего класса в своём большинстве непосредственно зависели от центрального правительства и деспота. Центральная власть давала членам господствующего класса в держание землю при условии, что держатель будет нести ту или иную службу. Землевладения зачастую в любой момент по произволу властей могли быть отобраны. Эксплуататоры (бюрократия, аристократия) присваивали прибавочный труд общинников по полномочию вышестоящих государственных органов. Но можно ли отсюда делать вывод, что в восточных деспотиях хозяином, господствующим классом была не группа людей (бюрократия, аристократия), а само государство, как таковое, которому эти люди служили и подчинялись, от которого они получали полномочия на эксплуатацию? Нет, хозяином была всё-таки группа людей, а государство в конечном счёте было орудием в их руках.

Прежде всего наряду с государственной земельной собственностью почти во всех странах Востока была широко распространена и частная. Следовательно, существовала более или менее значительная прослойка представителей господствующего класса, которые эксплуатировали без того, чтобы иметь на это специальные полномочия от правительства. Далее предположим, что в каком-то «азиатском» обществе вся земля — собственность государства, никаких частных эксплуататоров нет, все эксплуататоры — должностные лица государства, так сказать, его слуги. Все они получают от государства землю и полномочия эксплуатировать. При подобной ситуации есть ли в государстве господствующий класс, который держит всё в своих руках? С первого взгляда кажется, что нет, что государство само себе хозяин, что эксплуататоры служат государству и во всём от него зависят. Однако подобный вывод — иллюзия. Ведь если восточная деспотия могла того или иного бюрократа (аристократа) лишить полномочий на земельное держание и на эксплуатацию деревень, если даже по воле правительства лишались полномочий многие аристократы, то всё-таки государственная власть никак не могла лишить полномочий всех аристократов и бюрократов. Диалектика взаимоотношений между государством и его «слугами» была такова: отдельный бюрократ, аристократ зависел от государственной власти, более того, та или иная часть аристократии тоже зависела от государственной власти, но, с другой стороны, и это главное, государственная власть зависела от всех аристократов и бюрократов, взятых в целом. Аристократия и бюрократия, взятые в целом, представляли собой господствующий класс, который и был хозяином государства, держал его в своих руках. Политическая власть никаких своих особых интересов и выгод не имела, кроме совокупного интереса и совокупной выгоды всех аристократов и бюрократов во главе с деспотом. Можно сказать, интерес и воля государства представляли собой интегральную сумму интересов и воль всех должностных лиц, сановников, жрецов во главе с фараоном, патеси, ваном (царём). При формировании этой интегральной суммы очень большой вес имели, конечно, интерес и воля деспота с его ближайшим окружением. Он был, образно говоря, центром притяжения господствующего класса.

Итак, в условиях «азиатских» обществ господствующим классом было не само государство, как таковое, а группа людей, которые совокупно направляли всю деятельность государственного аппарата и, таким образом, ставили его на службу своим человеческим выгодам и интересам. Стать на ту точку зрения, что в «азиатских» обществах классом было само государство, — означает просто уйти от исследования классовой структуры, т. е. уйти от уяснения того, какое положение в экономике занимала данная группа людей (аристократия и бюрократия во главе с деспотом), каково было их отношение к средствам производства, какова была их роль в общественной организации труда, каковы были способы получения и размеры той доли общественного богатства, которой они располагали. Формула «государство и есть господствующий класс» подменяет анализ классовой структуры описанием тех функций, которые государственный аппарат осуществлял в экономике. Упускается из виду, в чьих интересах этот аппарат действовал в экономике. Упускается из виду, что через посредство собственности государства на землю и высасывания прибавочного продукта государственным аппаратом присвоение в конечном счёте всё же осуществляли люди в своих человеческих интересах. Даже строительство монументов с целью возвеличивания божества, символизирующего «высшее единство» (деспотическое государство), служило вполне земным интересам жречества, аристократии и деспота — укрепляло их господство путём идейного воздействия на массы.

Что касается общин, то они, точно так же как государство, не могли быть классом сами по себе. Классом могли быть только люди — общинники (они могли быть классом рабов или классом зависимых крестьян).

Некоторые авторы, сторонники концепции азиатского способа производства, отстаивают формулу «государство-класс» в смягчённом виде. Они в принципе признают, что государство — это определённая группа людей и что при анализе классовой структуры речь должна идти об экономическом положении данной группы. Рассматривая общества Азии, эти авторы считают, что здесь господствующий класс полностью совпадает с бюрократией. Ставится вопрос: что первично — политико-властная организация данной группы людей (государство) или её экономически господствующее положение (класс)? Отвечая на этот вопрос, эти авторы утверждают: если в Европе первичным было экономическое положение феодалов, а их политико-властная организация — вторичной, то в Азии дело обстояло наоборот.

Верно, что в ряде обществ Востока владение землёй и присвоение ренты представителями класса эксплуататоров зависели от места, которое они занимали в политико-государственной иерархии. Однако это не означает какой-то принципиальной противоположности Европы и Азии. Во-первых, широкое распространение частной собственности на землю в древних и средневековых обществах Востока всё более и более подтверждается исследованиями историков. Разумеется, экономическое положение частного собственника в принципе не зависит от его сословного ранга и положения в государственном аппарате. Во-вторых, не следует упускать из виду, что и в Европе довольно часто экономическое положение представителей дворянства зависело от их места в политико-государственной иерархии, от близости к монарху. Например, во Франции в канун революции 1789–1794 гг. высшее дворянство значительную часть доходов получало из государственной казны в виде жалованья за синекуры, пенсий, субсидий, всевозможных королевских даров и т. п. В период раннего средневековья в Европе широко была распространена такая форма феодального землевладения, как бенефиций, в России допетровских времён — поместье. И то и другое давалось дворянам за службу.

Далее, допустим даже, что в каком-то обществе Востока совсем не было частной собственности на землю; все эксплуататоры получали её в условное служебное держание от государства; размер держания и, следовательно, ренты для каждого отдельного эксплуататора всегда прямо зависел от его сословно-бюрократического ранга, от места, которое он занимал в государственном аппарате. Означает ли такая структура, что политико-государственная организация эксплуататоров первична, а их земельная собственность, рента и прочее, т. е. экономическое господство их как класса, вторичны?

Если рассматривать положение отдельно взятого эксплуататора, то для него место в политико-государственной иерархии действительно было первично, а землевладение, рента и прочее — вторичны. Однако класс в целом нельзя рассматривать как простую арифметическую сумму всех единичных его представителей. Когда большое количество людей составляет класс, то у этой общности есть качества, далеко не тождественные качествам каждого её единичного «атома».

Если взять весь класс эксплуататоров в целом, то его политико-государственная организация с вооружёнными отрядами, канцеляриями и т. д. никак не могла существовать без соответствующего «материального обеспечения», т. е. без выделения определённой доли совокупного прибавочного продукта на расходы по её содержанию. Следовательно, такую организацию мог иметь только тот класс, который присваивал прибавочный продукт, а присвоение прибавочного продукта вытекает из формы собственности на средства производства. Государственно-политическая организация всегда служила в конечном счёте экономическим интересам людей. Вся деятельность государства была направлена на обеспечение экономических интересов господствующего класса, следовательно, государство и его политика были подчинены экономике — служили делу охраны земельной собственности эксплуататоров, выколачиванию ренты и налогов из крестьян, т. е. по отношению к экономике занимали положение подчинённое, вторичное.

Когда единичный эксплуататор, заняв должность определённого ранга в государственном аппарате, получает земельное владение, то это всего лишь акт внутреннего перераспределения земельной собственности и ренты в рядах господствующего класса. Землевладение, которое давалось за службу, уже до данного акта было собственностью господствующего класса — принадлежало либо деспоту, либо королю, либо клановой аристократии, либо храму. Таким образом, не надо путать, смешивать систему распределения и перераспределения земельной собственности внутри господствующего класса (через посредство бенефициев, поместий, служебных наделов) и, с другой стороны, присвоение земли господствующим классом, взятым как целое. Если при перераспределении земли внутри господствующего класса доля каждого отдельного эксплуататора в общегосударственном фонде определялась его сословно-бюрократическим рангом, то для класса, взятого как целое, его земельная собственность никакими рангами не создавалась. Наоборот, она была первичным фактором и экономического, и политического господства.

1.5.  Сельские общины Запада и Востока

Сторонники азиатского способа производства полагают, что существование сельской общины — главный признак из числа тех, которые отличают «азиатский» строй.

а) Сам факт существования сельской общины ни в малейшей степени не составляет исключительную особенность неевропейских стран. Существование общин присуще классовым обществам многих стран Европы вплоть до нового времени. Пережитки общин существовали, например, очень долго у германских народов. Длительный период, почти до нового и новейшего времени, сохранялись сельские общины у многих балканских народов. Наконец, классический пример — Россия. Широко известно, что в нашей стране община крестьян существовала почти повсеместно до самого XX в.

И европейские, и азиатские средневековые сельские общины были, как правило, не родовыми, а соседскими, территориальными. Они объединяли людей не по кровнородственным связям, а по территории, т. е. по совместному проживанию в одной и той же деревне и по совместному владению землёй.

И в азиатских и в европейских соседских крестьянских общинах каждая семья вела своё отдельное хозяйство, таким образом, и в Европе, и в Азии крестьянские общины были основаны не на коллективном труде, а на мелких индивидуальных семейных хозяйствах.

б) Как одна из особенностей азиатского способа производства подчёркивается, что подавляющая часть совокупного общественного продукта создавалось в сельских общинах. Но является ли данная особенность чем-то свойственным исключительно Азии? Ни в коей мере. В феодальной России до XIX в. бо́льшая часть совокупного общественного продукта создавалась также в общинах крестьян.

в) Отсутствие частной собственности на землю внутри общины также не являлось чем-то исключительно «восточным». В русских сельских общинах частная собственность крестьян на землю тоже не допускалась. Во Франции общинное владение землёй тоже существовало вплоть до революции XVIII в., хотя и играло значительно меньшую роль, чем в предреволюционной России: до 1792–1793 гг. в общинном владении находились леса, луга, пустоши. Кроме того, общинные угодья французских крестьян служили резервом пахотной земли. Коллективное владение этими угодьями имело для крестьян огромное значение. Именно сила коллектива давала возможность отстаивать права на эти земли от посягательств сеньора.

С другой стороны, и для крестьянской общины Востока вовсе не характерно то полное отсутствие частной собственности на землю, о котором пишут сторонники концепции азиатского способа производства. Так, становление частной собственности на землю внутри общины прослеживается в Китае и в Индии.

г) Соединение земледелия с ремеслом внутри общины также ни в коей мере не является спецификой экономического строя «азиатских» обществ. Нечто подобное мы обнаруживаем в широких масштабах во времена средневековья в Западной Европе и в России. Не только в индийских и китайских общинах, но также в германских, славянских, румынских и в других женщины и девушки крестьянских семей занимались домашним прядением и ткачеством. Наличие в общине специалистов-ремесленников — кузнецов, гончаров, плотников, которые живут за счёт крестьян и в свою очередь снабжают последних изделиями своего труда, — это тоже далеко не исключительная особенность Азии.

В Западной Европе натуральный характер мелкокрестьянского хозяйства и вытекающее отсюда непосредственное соединение земледелия с ремеслом сохранились вплоть до позднего средневековья. Окончательно натуральное хозяйство крестьян было вытеснено мелким товарным производством лишь при капитализме.

В России соединение ремесла с земледелием в крестьянских общинах наблюдалось ещё в конце XIX и начале XX в. Даже в первые годы после Октябрьской революции отмечались остатки натурального патриархального уклада.

д) Автаркия общин. И эта особенность не является исключительной особенностью азиатского экономического строя. Буквально то же наблюдалось в Европе. В эпоху рабовладельческого строя яркий пример натуральной, замкнутой в себе экономики с крайне слабым развитием торговых связей дает Спарта, которая представляла собой застойную общину рабовладельцев — спартанцев, совместно владевших землёй и рабами — илотами. Если же взять средние века, то автаркия территориально-хозяйственных единиц, и прежде всего крестьянских общин, была одной из наиболее характерных особенностей феодализма в Европе, как и в остальном мире.

е) Застойный характер экономического строя и всего уклада жизни в общинах, господство древних обычаев и традиций. Данная особенность в странах Востока выражена сильнее, чем в Европе. Однако было бы неправильно представлять себе азиатские общины как некие совершенно неизменные социальные организмы, которые из века в век, из тысячелетия в тысячелетие переходят без всяких перемен в них. Изменения во внутренней структуре азиатских общин накапливались медленно, но неуклонно. В глубокой древности они были родовыми, затем стали соседскими. В Индии в средние века в общине развивается имущественное и сословное неравенство, появляется феодализирующаяся верхушка.

В плане застойности и господства древних обычаев и традиций разница между общинами Азии и Европы была в основном количественной, принципиальных качественных различий не наблюдается. Западные, в частности русские, общины тоже отличались застойностью, хотя, вероятно, в меньшей степени, чем индийские.

Итак, на вопрос, можно ли рассматривать общины как признак особого азиатского способа производства, принципиально отличного и от рабства и от феодализма, ответ может быть только отрицательный. Если последовательно стать на точку зрения, согласно которой община — это главный признак какого-то особого способа производства, то тогда надо признать, что он господствовал не только в Индии, но и в России вплоть до XIX в. Под определение «деспотически-общинный режим» докапиталистическая Россия вполне подходит. Но в отношении России сейчас никто не станет утверждать, что там не было феодализма, что там господствовал особый, «деспотически-общинный» азиатский способ производства. Почему же в отношении Индии и других стран Востока сельскую общину рассматривают как главный признак совершенно особого, нефеодального и нерабовладельческого способа производства?

1.6.  Роль государства в организации производства

Сторонники концепции азиатского способа производства второй важнейшей чертой азиатского строя, после наличия общины, считают роль восточного государства в экономике. Они полагают, что это тоже важнейший признак из числа тех, которые принципиально отличают азиатский способ производства от рабства и феодализма.

Во-первых, нельзя полностью согласиться с тезисом, что в странах Азии в древности и в средние века само восточное государство было организатором производства и кооперации. В организации сельскохозяйственного и ремесленного производства очень большую роль играли крестьяне и ремесленники. Именно они, мелкие индивидуальные производители, решали вопрос о том, какие орудия производства применять, какими методами производить. Государство в основном осуществляло функции надзора за сельским хозяйством и ремеслом, следило за количеством и качеством производимых продуктов, регулировало в той или иной мере их распределение. Государственная регламентация имела главным образом фискальную направленность, т. е. она была нацелена на то, чтобы обеспечить поступление податей, налогов и иных доходов в казну. Только в некоторых отраслях экономики государство действительно выступало как организатор производства (горнорудная и металлургическая промышленность и особенно строительство и эксплуатация ирригационных сооружений).

Далее, сравним экономическую роль государств Азии и Европы. Если азиатские государства были собственниками копей, рудников и выступали как организаторы производства в горнорудной промышленности, то и европейские государства, рабовладельческие и феодальные, тоже осуществляли эту функцию. Афинская республика имела в своей собственности рудники, которые либо эксплуатировались самим государством, либо сдавались в аренду частным лицам. Римская империя имела рудники, где организатором производства выступало государство. В эпоху средневековья многие европейские государства тоже имели в своей собственности рудники, где государственные должностные лица организовывали процесс производства.

Если азиатские государства осуществляли регламентацию и надзор над ремеслом и земледелием, то европейские феодальные государства, в особенности абсолютные монархии, тоже осуществляли аналогичную функцию. Чрезвычайно многосторонним и многообразным было, например, вмешательство в экономическую жизнь французской монархии XVII–XVIII вв. В России во времена Петра I мы также наблюдаем далеко идущее вмешательство феодального абсолютистского государства в экономическую жизнь.

Если восточные деспотии имели в своём ведении более или менее обширные сельскохозяйственные имения, обрабатывавшиеся либо трудом рабов, либо трудом зависимых крестьян, то нечто аналогичное было и в Европе. Например, в России феодальная монархия в XVI–XVIII вв. имела в своём владении так называемые дворцовые и чернотяглые земли. Это были обширные территории, принадлежавшие непосредственно государству. Их обрабатывали крестьяне-общинники (они назывались «дворцовыми» и «чернотяглыми» крестьянами). Крестьянские общины на государственных землях России эксплуатировались обычными феодальными методами с той разницей, что эксплуатация осуществлялась не частными помещиками, а государством при посредстве специально назначенных должностных лиц — приказчиков.

Таким образом, наличие государственных, казённых предприятий в горнорудной и металлургической промышленности, более или менее детальное регламентирование государством прочих отраслей промышленности и сельского хозяйства, наконец, наличие более или менее обширных земель сельскохозяйственного назначения, принадлежащих непосредственно государству и эксплуатируемых им, — всё это не является исключительной особенностью, свойственной только азиатским, восточным деспотиям. В Европе такие явления тоже имели место, в особенно широком масштабе в период господства абсолютных монархий. Можно ещё допустить, что в древности и в раннем средневековье роль некоторых государств Востока в экономике (Индия, Китай) была значительно большей, чем роль европейских государств, но если иметь в виду позднее средневековье и начало нового времени, то, думается, нет существенной разницы в этом аспекте между Европой и Азией.

В чём же заключается специфика экономической роли восточных деспотий? Чем их роль в экономике качественно отличалась от роли европейских рабовладельческих и феодальных государств в древности и в средние века? Подлинно специфичной, сугубо «азиатской», «восточной» особенностью была именно организация государством ирригационных работ большого масштаба. Подобную функцию европейские рабовладельческие и феодальные государства, как общее правило, не осуществляли. С функцией по обеспечению искусственного орошения связана и строительная деятельность восточных деспотий. Зачастую потребность в ирригационном хозяйстве большого масштаба служила причиной возникновения больших централизованных экономически могущественных государств, которые затем оказались в состоянии построить египетские пирамиды, колоссальные храмы.

Бесспорно, ирригационные функции государства в тех обществах, где они получили распространение, оказали известное влияние на развитие экономического строя. С ними, вероятно, была связана некоторая тенденция к установлению государственной собственности на землю, к концентрации большого числа рабов в руках государства, к концентрации в его руках значительной части прибавочного продукта. Однако всё это, вместе взятое, не меняет классовую природу собственности и способов эксплуатации, не создает иного, нерабовладельческого и нефеодального способа производства. Организация государством ирригационных работ большого масштаба была важной национально-географической особенностью некоторых обществ Востока, но не более.

2.  Основоположники марксизма-ленинизма об «азиатском способе производства»

Один из важных аргументов, который сторонники азиатского способа производства выдвигают в обоснование своей концепции, — это ссылка на Маркса, Энгельса и Ленина.

Термин «азиатский способ производства» действительно встречается в их работах. У Маркса есть ряд высказываний и формулировок, в которых он так или иначе затрагивается. Отдельные замечания об азиатском способе производства есть и в трудах Ленина. Вместе с тем термин «азиатский способ производства» в работах Маркса и Энгельса встречается довольно редко, а у Ленина — не более двух-трёх раз.

Важно обратить внимание на следующее. Термин и понятие азиатского способа производства встречаются в основном лишь в работах Маркса и Энгельса 50-х годов, в более поздних работах они исчезают. В работе Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства», которая была написана в 1884 г. и, можно сказать, подводила итог разработке учения об общественных формациях, понятие и термин азиатского способа производства полностью отсутствуют. В лекции Ленина «О государстве», в которой излагаются важнейшие моменты учения о формациях и об их последовательности, опять нет ни единого слова об азиатском способе производства.

В сочинениях Маркса, Энгельса и Ленина ничего не сказано о сущности азиатского способа производства, о его принципиальных отличиях от рабства и феодализма.

Сторонники концепции «азиатского способа производства» утверждают, что Маркс и Энгельс, отмечая отсутствие частной собственности на землю в странах Востока, тем самым вскрыли принципиальную особенность азиатского способа производства. С таким выводом согласиться нельзя. Маркс и Энгельс в ряде своих произведений действительно отмечали преобладание государственных и общинных форм землевладения на Востоке. Однако государственная форма собственности не меняет природу того или иного способа производства, как было показано выше. Социально-экономический и классовый характер рабовладельческой или феодальной собственности в принципе не меняется, если её форма не индивидуально-частная, а государственная. Это вытекает из всего контекста марксистского экономического учения. Маркс никогда не связывал государственную форму собственности с каким-то особым способом производства. Наоборот, рассматривая в «Капитале» отработочную феодальную ренту, он на совершенно равных началах пишет о двух разновидностях земельной собственности, лежащих в основе указанной ренты, — частной и государственной [5]. Далее, Маркс допускает государственную форму и для буржуазной собственности. В этом случае государство выполняет функции капиталиста [6]. Наконец, нельзя пройти мимо того, что основоположники марксизма вовсе не исключали и частное землевладение в странах Востока.

У основоположников марксизма ничего не написано о тех специфических методах высасывания прибавочного труда, которые характеризуют азиатский способ производства. Ни единого слова Маркс и Энгельс не написали и о классах особого азиатского общества. Таким образом, вопросы о принципиальных отличиях «азиатского способа производства» от рабства и феодализма в работах основоположников марксизма по существу даже не были поставлены.

Основоположники марксизма-ленинизма рассматривали древние общества Востока как рабовладельческие, а средневековые — как феодальные. На этот счёт имеется ряд совершенно определённых, не оставляющих сомнения, формулировок в произведениях Маркса, Энгельса и Ленина.

Хотя сторонники концепции особого азиатского способа производства большое значение придают работе Маркса «Формы, предшествующие капиталистическому производству», однако именно в этом труде неоднократно отмечается, что внутренним содержанием азиатских экономических форм было либо рабство, либо крепостничество.

Нельзя не прийти к выводу, что по мере разработки Марксом и Энгельсом учения о последовательности формаций их взгляды по частному вопросу — об азиатском способе производства — менялись, претерпевали эволюцию. Марксистская теория не возникла сразу в готовом виде — она создавалась упорным титаническим трудом её основоположников в течение всей их жизни. Вначале Маркс и Энгельс выдвинули гипотезу об «азиатском способе производства», подразумевая под этим термином строй, предшествующий рабовладельческой (античной) формации. В дальнейшем, по мере того как всё глубже разрабатывалась марксистская теория, а также всё больше конкретного материала о первобытном строе накапливалось историками и этнографами, в особенности после открытий Моргана, Маркс и Энгельс изменили свои взгляды и пришли к выводу, что повсеместно первой общественной формацией был первобытнообщинный строй. Для гипотезы об азиатском способе производства уже не оставалось места, и от неё отказались.

В. И. Ленин, как вытекает из всего контекста ленинских работ, вообще никогда не признавал азиатский способ производства самостоятельным способом производства, занимающим отдельное место в истории.

3.  Переходы между формациями

Некоторые сторонники концепции особого азиатского способа производства считают, что такой способ производства господствовал в обществе, переходном от бесклассового к классовому, что такой «переходный» способ производства был универсален, что везде — и в Европе, и в Азии, и в Африке, и в Америке — он приходил на смену первобытнообщинному строю.

Тот факт, что все без исключения народы проходят через стадию перехода от первобытнообщинного строя к классовому, не вызывает ни малейшего сомнения, т. к. общество никак не может мгновенно перескочить из одной формации в другую. Но существовал ли на этой стадии особый способ производства?

Для того чтобы на поставленный вопрос ответить положительно, надо показать, в чем была сущность этого «переходного» способа производства. В чём его принципиальное отличие от первобытнообщинного строя, с одной стороны, от рабовладельческого или феодального — с другой?

Сторонники концепции азиатского способа производства характеризуют переходный способ производства, в основном двумя признаками: 1) ещё очень сильны общинные связи, существует общинное владение землёй и почти отсутствует частная собственность; 2) на этой стадии в качестве эксплуататоров выступает аристократия, выделившаяся из общины, выполняющая некоторые общеполезные функции и одновременно установившая свою деспотическую власть.

Однако эти признаки говорят не об особом способе производства, а всего лишь о пережитках первобытнообщинного строя, естественных на переходной стадии к классовому обществу. Эти признаки свидетельствуют, что сохраняется старая общинная система связей между людьми, но её внутреннее содержание в корне меняется. Уже нет ассоциации равных друг другу тружеников. Над общиной возвысились старейшины и вожди. Когда-то они были её слугами — теперь стали господами. Верхи общины постепенно присваивают землю в свою эксплуататорскую собственность. У массы рядовых крестьян остаётся лишь владение ею. Из аристократии (старейшин, вождей) формируется класс рабовладельцев, или феодалов. Масса рядовых общинников постепенно дифференцируется. От неё отслаиваются эксплуататоры и эксплуатируемые.

Далее. Если бы переход от первобытного строя к рабству или к феодализму порождал особый азиатский способ производства, то и в случае с переходом от рабства к феодализму можно было бы говорить, что на время перехода возникает ещё один, второй особый способ производства. А в переходный период от феодализма к капитализму возникал бы третий особый способ производства. А чем хуже период перехода от капитализма к социализму? Почему бы здесь не поместить ещё один, четвёртый особый способ производства?

Надо изучать переходные периоды именно как таковые, с переплетением элементов нового и старого, а не втискивать их искусственно в некую особую, «азиатскую» формацию.

Рабовладельческое общество представляло собой единство принципиально различных укладов — рабовладельческого (классового) и первобытнообщинного (бесклассового) — при постепенном укреплении господствующего положения первого и всё большем подчинении и приспособлении к нему второго.

Ни один способ производства не утверждался сразу в чистом виде. Например, капитализм; его эра началась в XVI в., но тем не менее он до сих пор переплетается даже в таких развитых странах, как Франция и Италия, с мелкокрестьянским укладом (так называемые семейные хозяйства). Последний уклад — это гигантский обломок, пережиток феодального строя. Если же взять Францию начала XIX в., то количественно мелкокрестьянский уклад преобладал. Несмотря на это, страна была уже капиталистической, ибо капиталистический способ производства был господствующим — он наиболее соответствовал достигнутому уровню производительных сил, наиболее отвечал потребностям их дальнейшего развития; занимал командные позиции в экономике; оказывал решающее воздействие на надстройку, определяя её классовое лицо. Численно очень большой, мелкокрестьянский уклад занимал явно подчинённое положение. Капитализм деформировал и преобразовывал его в своём частнопредпринимательском духе. До сих пор ещё никому не пришло в голову рассматривать общества типа Франции начала XIX в. как некий особый способ производства — «европейский», или «постфеодальный», или «крестьянско-рыночно-буржуазный», или как-нибудь ещё. Анализ указанных обществ возможен лишь с позиций взаимопереплетения двух укладов, капиталистического и пережиточного мелкокрестьянского, при явном господстве первого.

Необходим аналогичный подход к анализу древних обществ. Рабовладельческий уклад возникал в недрах первобытнообщинного строя; взаимодействуя и переплетаясь, два уклада должны были длительное время сосуществовать. При этом рабовладельческий уклад, как более прогрессивный, занимал командные позиции в экономике и в надстройке, оказывал деформирующее воздействие на первобытнообщинный уклад. Последний был сильно деформирован и преобразован.

Если «классический» античный раб — это крайнее, предельное проявление первого, рабовладельческого уклада, то «поголовное рабство» — это тоже частный случай и предельное проявление массовых форм эксплуатации, бывших результатом разложения второго уклада.

Если анализировать древние общества с таких позиций, то всё станет на место и не придётся изобретать «азиатский», «протофеодальный», «кабальный» и всяческие иные способы производства.

Следует добавить, что сосуществование и взаимодействие рабовладельческого и пережиточного первобытнообщинного укладов объяснялось не только происхождением древнего общества, но и некоторыми внутренне присущими рабству свойствами, в частности особым характером процессов воспроизводства рабочей силы, из которого вытекает необходимость взаимодействия рабства с первобытнообщинной «варварской периферией».

4.  Особенности общественного строя стран Востока

Каждому обществу свойственна своя конкретная специфика, определяющаяся географическими, этническими, историческими и иными условиями, менявшимися от страны к стране во времени и в пространстве. Специфические особенности более общего характера свойственны большим ареалам, включавшим в свою орбиту много разных стран. Один из таких ареалов охватывал большинство стран Северной Африки, Ближнего Востока, Центральной Азии, Юго-Восточной Азии и отдельные страны других районов мира. Большинство исследователей сходится на том, что общественное производство в странах этого ареала во времена древности и средних веков характеризовалось в основном следующими особенностями:

• Более сильная тенденция сохранения общинных структур. В особенности это относится к средневековым патриархальным общинам крестьян и ремесленников. Они развивались крайне медленно, оставаясь застойными на протяжении веков и даже тысячелетий, вплоть до XIX–XX вв. Общины владели землёй, однако верховная собственность на землю принадлежала либо государству, либо частному эксплуататору. В общине, как правило, велось не коллективное, а мелкое хозяйство отдельных семей.
• Тенденция к важной экономической функции государства. В Северной Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, во многих районах Индии и Китая эффективное земледелие не могло развиваться без искусственного орошения. Надо было осуществлять ирригационные работы большого масштаба на огромных территориях. Таким образом, природные условия требовали «вмешательства централизующей власти правительства. Отсюда та экономическая функция, которую вынуждены были выполнять все азиатские правительства, а именно функция организации общественных работ» [7].
• Тенденция к установлению верховной собственности государства на землю. Речь идёт не о господстве этой формы собственности, а лишь о тенденции к ней, которая время от времени проявляла себя более или менее явно (иногда в такой степени, что общество принимало вид «социальной равнины», настолько уплощалась классовая структура общества под целенаправленным давлением правящей верхушки, стремившейся максимум прибавочного продукта сосредоточить в руках узкой социальной группы).
• Тенденция к развитию феодализма без крупного помещичьего хозяйства.

Большинство из перечисленных здесь «азиатских» особенностей встречались и в обществах Запада — средневековая община крестьян и ремесленников, владеющая землей, собственность государства на землю, отсутствие помещичьего хозяйства в период феодализма. Однако на Востоке эти особенности были выражены значительно сильнее, наблюдались повсеместно и в течение очень длительного времени. Кроме того, одновременное сочетание всех перечисленных тенденций в Европе не наблюдалось. Можно заключить: в странах Северной Африки, Ближнего и Среднего Востока, Центральной и Юго-Восточной Азии и в отдельных странах других районов мира вариации рабовладельческого и феодального способов производства характеризовались длительным проявлением комплекса указанных выше четырёх тенденций.

Некоторые исследователи относят к числу «азиатских» особенностей производства централизованную деспотическую государственную власть (восточная деспотия). Однако восточная деспотия — это такая особенность, которая не характеризует производство. Форма государства — категория политико-юридическая, она относится к надстройке, которая, конечно, определяется базисом. Восточная деспотия в конечном счёте была, по-видимому, порождена именно «азиатским» комплексом особенностей производства. Была порождена им, но не совпадала с ним.

Итак, можно сделать вывод, что в странах Востока, так же как и в странах Запада, происходила последовательная смена способов производства и поступательное движение общества вперёд; при этом так называемый «азиатский способ производства» надо понимать лишь как выражение местных особенностей в формах собственности и производственных отношений, сказавшихся в ходе развития в странах Азии двух социально-экономических формаций — рабовладельческой и феодальной.

---

Разделы: Исторический материализм, История

---