«начало след. глава» содержание

Введение

Сто лет назад Великая Октябрьская социалистическая революция в России перевернула мир и открыла новую эру во всемирной истории. Это событие превзошло все великие революционные преобразования в предшествующей истории человечества, поскольку речь шла уже не о замене антагонистического классового общества на другое — с новым правящим эксплуататорским классом. Замена капиталистического общества социализмом, к которой стремилась эта революция, открыла человечеству перспективу путём уничтожения последнего антагонистического классового общества на основе частной собственности на средства производства полностью устранить раскол общества на правящие имущие и угнетённые неимущие классы и тем самым окончательно ликвидировать эксплуатацию человека человеком. Именно эта перспектива нашла огромный отклик у трудящихся классов всего мира и вызвала в них энтузиазм и надежду, в то время как у правящих имущих классов она вызвала замешательство, острое неприятие и ненависть.

Из битв и бурь революции и контрреволюции, из кровавой гражданской войны и вооружённой интервенции империалистических держав революционная советская власть вышла с победой. Ей удалось укрепить новый социалистический государственный строй, а затем начать строительство социалистического общества, хоть и в чрезвычайно трудных и неблагоприятных условиях. Теперь весь мир пристально следил за этим величайшим историческим экспериментом, поскольку первая попытка создать совершенно новый общественный строй, не имевший примеров в истории, действительно носила характер эксперимента по проникновению в новую историческую область. Успехи строительства нового общества вызвали восхищение и энтузиазм прогрессивных сил человечества, видевших в возникновении и развитии нового общества Советского Союза надежду на лучшее будущее человеческой истории. И напротив, успехи способствовали усилению враждебности всех реакционных сил мира, вызвав потоки клеветы, направленной на умаление значения влияния строящегося социализма.

Социал-демократия, бывшая ранее социалистической, а во время Первой Мировой войны по большей части перешедшая на позиции спасения капитализма, присоединилась к идеологической борьбе реакционных сил против Советского Союза, и здесь она особенно рьяно стремилась выискивать упущения и ошибки советского социализма. Недобросовестность бывших социалистов всегда выдавалась их аргументацией.

Несмотря на всевозможные трудности, допускавшиеся ошибки и частичные извращения, социалистическое общество достигло впечатляющих успехов и превратило Россию в сильную промышленную державу, чей вес в международной политике неуклонно возрастал. И хотя социализм победил только в Советском Союзе, противостояние двух общественных систем всё более играло роль в международной жизни.

После окончания Второй Мировой войны Советский Союз всего за несколько лет смог устранить военные разрушения, быстро восстановить разрушенные города, деревни и заводы и продолжить дальнейшее развитие социалистического общества. При этом он достиг впечатляющих успехов в росте производства, в науке и технике, в культуре и образовании. Он построил первую в мире атомную электростанцию, он первым в мире вышел в космос, и полётом первого космонавта — Юрия Гагарина — он открыл эру космических путешествий. Советский Союз смог также ликвидировать американскую монополию на атомное оружие и, установив военно-стратегический паритет с США, гарантировать мир во всём мире, создав эффективную преграду империалистической военщине.

Под влиянием и с помощью Советского Союза в Европе и Азии возникли другие социалистические государства, объединившиеся в международный блок и согласовывавшие своё экономическое развитие с помощью Совета Экономической Взаимопомощи (СЭВ).

Большинство этих государств не было развитыми промышленными странами, а имело изначально лишь слабую или среднюю экономическую базу для перехода к социализму (за исключением Чехословакии и ГДР). С помощью Советского Союза, а также взаимной поддержки эти страны, однако, смогли за относительно короткий срок совершить заметную экономическую и общественную эволюцию и превратиться в современные индустриальные страны.

Кроме того, социалистический лагерь чрезвычайно усилили победа китайской революции, возникновение Народной республики и начало социалистического строительства в Китае.

Всё это в начале 1960‑х годов убеждало, что новый общественный строй (социализм) к тому времени превратился в мировую систему, которая, несмотря на различные трудности и пока ещё не решённые проблемы, несомненно будет успешно развиваться и двигаться вперёд, соревнуясь с мировой капиталистической системой.

Этот взгляд был обстоятельно изложен и в заявлении коммунистических и рабочих партий, принятом в ноябре 1960 года в Москве. В нём впервые была дана широкая характеристика главного содержания новой исторической эпохи, начатой Великой Октябрьской социалистической революцией в 1917 году. Определение эпохи звучало так:

«Наша эпоха, основное содержание которой составляет переход от капитализма к социализму, начатый Великой Октябрьской социалистической революцией, есть эпоха борьбы двух противоположных общественных систем, эпоха социалистических революций и национально-освободительных революций, эпоха крушения империализма, ликвидации колониальной системы, эпоха перехода на путь социализма всё новых народов, торжества социализма и коммунизма во всемирном масштабе»¹.

В том же документе были охарактеризованы и основные тенденции развития двух общественных систем, из чего был сделан некий прогноз дальнейшего развития всемирно-исторического противостояния и задана определённая точка зрения и соответствующие ожидания. При этом капиталистической системе практически отказывалось в возможности развития, а её скорая гибель казалась неизбежной.

«Мировая капиталистическая система охвачена глубоким процессом упадка и разложения. [...] Растёт неустойчивость капиталистической экономики. Несмотря на то, что в некоторых капиталистических странах в большей или меньшей степени имеет место известный рост производства, противоречия капитализма неуклонно обостряются как в национальном, так и в международном масштабе»².

Напротив, чрезвычайно положительно были оценены тенденции развития и стабильность социализма. В заявлении дословно утверждалось:

«Никакие потуги империализма не могут приостановить поступательное развитие истории. [...] Полная победа социализма неизбежна. [...] Теперь не только в Советском Союзе, но и в других социалистических странах ликвидированы социально-экономические возможности реставрации капитализма»³.

Эта принципиальная позиция, которая — конечно, будучи вдохновлённой и подготовленной КПСС — обсуждалась во время международной дискуссии среди 91 партии-участницы и была принята единогласно, и впоследствии оставалась более или менее официальной основой для оценки дальнейшего развития двух общественных систем.

Поскольку социалистические страны в 1960‑е и 1970‑е годы в целом развивались довольно успешно, а возникавшие трудности, проблемы и неудачи заглушались усиленной пропагандой успехов, то эта принципиальная линия поведения держалась довольно долго, несмотря на то, что оценки в заявлении коммунистических и рабочих партий 1960 года уже тогда содержали в себе во многих отношениях серьёзные ошибки и недостатки — как в фактическом, так и в теоретическом плане. Не станем забегать вперёд и углубляться в детали, однако, вообще говоря, в большинстве своём они скорее были выражением субъективистской выдачи желаемого за действительное, чем реалистической оценкой объективных фактов. В то же время в них отражалось самодовольство.

Поэтому столь скорая гибель и распад социализма в Советском Союзе и в остальных социалистических странах оказались внезапными и неожиданными для большинства современников и, прежде всего, конечно, для огромного числа тех, кто видел в социалистическом обществе необходимую и правильную альтернативу капитализму.

На самом деле многие вопросы истории социализма и марксизма недостаточно прояснены, чтобы можно было понять и рационально обосновать причины распада и гибели социалистической общественной системы в Советском Союзе и в европейских социалистических странах. Многие спрашивают себя: стало ли это неизбежным следствием объективных экономических, общественных и культурных условий отсталой России, или же это было неизбежным последствием в основном субъективных искажений и извращений в КПСС и в советском обществе? Или это результат сложного взаимодействия между двумя этими комплексами причин? И какова при этом роль международных условий, в особенности соперничества и борьбы двух противостоявших общественных систем и военных блоков?

Субъективные факторы, которые могли вызвать гибель социализма, так или иначе связаны с марксизмом, и в особенности скорее с большевизмом (или ленинизмом), как зачастую именуют русский вид марксизма. Нередко они объясняются влиянием Сталина и «сталинизма», который, в свою очередь, рассматривается как логическое продолжение ленинизма, да и марксизма в целом. Так довольно грубым образом выстраивается якобы последовательная теоретическая и историческая линия развития от Маркса через Ленина к Сталину и к советской модели социализма, к политической практике «сталинизма», которая-де должна была непременно привести к полученному результату.

Столь неверное истолкование и фальсификация марксизма особенно часто встречается сегодня у русских ренегатов, внезапно открывших после краха советского социализма, что марксизм — не только утопия, но и набор политических мифов, ядром которого выступает абсолютизация насилия в человеческой истории⁴.

В свой черёд получила распространение версия, согласно которой главной причиной гибели и распада социализма следует считать якобы ревизионизм Хрущёва, поскольку лишь он привнёс политико-идеологическую эрозию в стабильное социалистическое общество, созданное Сталиным, и в конце концов через политику своих последователей — от Брежнева до Горбачёва — путём мирной «контрреволюции сверху» привёл к его подрыву и разрушению и тем самым к восстановлению капитализма.

Равным образом, предпочитают ли первый вариант, при котором ответственность возлагается в основном на Сталина, или второй, где Хрущёв и его последователь Горбачёв выступают козлами отпущения, — эти объяснения в конечном счёте остаются в рамках субъективного понимания истории, согласной которому историю творят «великие люди». Таким образом отдельным личностям приписывают историческое значение, неизмеримо превышающее их реальные возможности, а история при этом не объясняется, а лишь ещё более мистифицируется.

В своё время Ленин при исследовании причин краха II Интернационала возражал против попыток возложить вину на конкретные личности.

«Вопрос этот мы должны ставить, разумеется, не в смысле личной биографии таких-то авторитетов. Будущие их биографы должны будут разобрать дело и с этой стороны», — писал он. — «Но социалистическое движение заинтересовано сейчас вовсе не в этом, а в изучении исторического происхождения, условий, значения и силы социал-шовинистского течения. [...] Только такая постановка вопроса серьёзна, а перенесение дела на „личности“ означает на практике простую увёртку, уловку софиста»⁵.

В точности то же самое, по-видимому, справедливо и для краха социализма, поскольку и здесь речь идёт в первую очередь не об отдельных личностях, но об объяснении происхождения как объективных и субъективных условий возникновения, так и решающего значения всей совокупности деформаций социализма, а вместе с ним и марксизма, ставшей побочным продуктом первой социалистической революции и установления социалистического общества и оказавшей большое влияние на формирование главным образом советского общества.

Подход, противоположный личностному, согласно которому уже из объективных исторических условий отсталой царской России неминуемо следовал именно такой результат, напротив, скорее тяготеет к механистическому детерминизму и фатализму в попытке объяснить историю человеческого общества без учёта общественной практики, активности и борьбы людей, общественных классов и их организаций. При этом игнорируется, что в итоге всегда могут появиться разные возможности, а это значит: альтернативы. Поэтому развитие и результат истории вовсе не однозначно предопределены данными условиями, а в определённых пределах остаются открытыми. Во всяком случае, подобные детерминистско-фаталистические концепции не имеют ничего общего с материалистическим пониманием истории и вообще с марксизмом.

Слишком много бытует столь упрощённых рассуждений, причём мнения и доводы сторонников и противников марксизма и социализма не только противостоят друг другу, но не так уж редко и частично совпадают, что не облегчает понимания сути дела. Кроме того, зачастую сложные комплексы фактов и процессов загоняются в упрощённые категории, подчас смешивая причины и следствия, и очень часто при этом серьёзный анализ исторических фактов подменяется недоказанными утверждениями и лозунгами.

Особую роль в этом играет «сталинизм», зачастую служащий универсальным объяснением событий, как у сторонников, так и у врагов социализма, хотя чаще всего остаётся достаточно неясным, что же понимается под «сталинизмом». О Сталине и вокруг Сталина сложились легенды — как положительные, прославляющие, так и отрицательные, осуждающие, — им верят или их отвергают, однако они совершенно не способны объяснить ход истории, поскольку сами они — лишь идеологический продукт и элемент исторического процесса.

Однако «сталинизм», сформировавшийся в ходе развития Советского Союза как целая система деформаций марксистской теории и социалистической политики и приведший в связи с объективными условиями в России к советской модели социализма, сыграл важную роль в возникновении и развитии первой в мировой истории попытки установить социалистическое общество, наложив на него собственный отпечаток. Из-за этого во всех позднейших дискуссиях и изложениях его невозможно избежать: его необходимо рассматривать в соответствующем контексте в той мере, в которой это необходимо для понимания исторического развития социализма для теоретических дискуссий.

В первоначальном варианте моей работы были детально исследованы проблемы «сталинизма» и его причины, его основное теоретическое и политическое содержание и его исторические последствия были представлены в связи с общим развитием социализма. Но затем выяснилось, что книга получилась слишком большой. Поэтому издательство предложило сначала издать объёмную часть о «сталинизме» как отдельную книгу. Она вышла под названием «„Сталинизм“ — исследование происхождения, сущности и результатов»⁶ и с этой стороны дополняет нынешнюю работу.

Пониманию действительной истории социализма, однако, мешают легенды и мифы об истории ВКП(б)-КПСС, о большевизме, ленинизме, а также троцкизме, распространявшиеся десятилетиями (особенно в печально известном сталинском «Кратком курсе истории ВКП(б)») наряду со сталинской версией «марксизма-ленинизма». К сожалению, многие из нас слишком некритически следовали этим положениям, в течение более или менее продолжительного времени веря в их правильность, и я сам не был исключением. Именно в этом контексте детальный критический анализ «сталинизма» как теоретической системы в упомянутой выше книге можно рекомендовать как дополнение.

Поскольку история социализма приходится на сознательный период моей жизни, как в практическом, так и в теоретическом отношении, и поскольку я не был пассивным наблюдателем, а, неся на себе печать опыта фашистской войны и её последствий, добросовестно старался принимать активное участие в создании и развитии мирного и более справедливого, гуманного социализма в ГДР, то я чувствую себя не только глубоко затронутым, но и обязанным внести свой вклад в критический и самокритический анализ этой истории. При этом я, конечно, осознаю, что в одиночку можно внести лишь скромный вклад, однако такое осознание не должно стать причиной избежать морального долга честно выполнить такой анализ.

Я чувствую этот долг в тем большей степени, что в течение долгого времени множеством опубликованных текстов я способствовал распространению марксистской теории, приводил доводы за социализм и защищал его от нападок, в правоте чего я убеждён и поныне, хотя и вынужден подвергнуть самокритическому анализу различные свои ошибки и заблуждения и пересмотреть либо даже отбросить кое-что из написанного.

Однако уже с самого начала я должен заявить, что я не принадлежу к сверхмудрецам, которым будто бы всегда было известно, что этот социализм неработоспособен. Напротив: в течение долгого времени я был твёрдо убеждён, что несмотря на всевозможные трудности, несмотря на ошибки и отступления, эта цель всё-таки достижима, хотя в ходе своих исследований я, с другой стороны, всё больше и больше укреплялся в довольно скептическом мнении о теоретических способностях и о следовавшей из них политике руководителей как КПСС, так и СЕПГ⁷. Но если бы я смотрел на социализм, как на бессмысленное предприятие, то моя жизнь прошла бы совершенно иначе.

Если я вплетаю здесь некоторые свои биографические данные, то делаю это вовсе не потому, что считаю себя и свою жизнь достойными особого внимания, но единственно лишь чтобы пояснить своё отношение, свой метод, а также условия, которые я привношу в достаточно трудную задачу, к которой я подхожу в этой работе⁸.

За изучение основ марксизма я принялся сразу после окончания войны — в 1946 году. Однако для новичка занятие марксизмом в тогдашних условиях было возможно лишь в смысле овладения марксизмом-ленинизмом, созданным Сталиным, равно как и воспитание молодого социалиста в то время могло осуществляться лишь путём активного участия в политической работе КПГ, СДПГ, а после объединения этих двух партий — в СЕПГ. Поэтому моё вступление в СЕПГ после слияния КПГ и СДПГ было сознательным и логичным поступком.

В тех условиях моё первоначальное понимание марксизма и социализма неизбежно было отмечено, во-первых, той самой «сталинистской» тенденцией (хотя я в своей пробуждающейся любознательности изучил кроме основополагающих произведений Маркса, Энгельса и Ленина также и совершенно другую литературу, а именно работы Бухарина, Зиновьева, Троцкого, Деборина, Рут Фишер, Исаака Дойчера и других авторов, которые скорее случайно попали мне в руки, несмотря на то, что большинство из них тогда считались негодяями, что лишь способствовало моему любопытству). Однако я должен признать, что состояние знаний и способность к суждениям молодого студента, лишь приступившего к изучению философии и истории после окончания школы каменщиков, в те времена не были достаточными для верной оценки и переработки прочитанного. Выработка критического отношения к сталинистскому марксизму-ленинизму была делом непростым и требовала значительного времени и более глубокого проникновения в подлинную теорию марксизма.

Этот процесс проходил у меня ступенчато и неровно, причём сперва центральное место занимали марксистская философия и моё стремление преодолеть догматический схематизм сталинского «диалектического и исторического материализма», который свёл марксову философию к немногим общим «основным чертам» и формулировкам, тем самым упростив, исказив и вульгаризировав его. Поначалу эта работа вылилась в серию журнальных статей, а затем главным образом в книгу «Марксистская философия», которая вышла в 1967 году⁹ и после двух изданий была объявлена «ревизионистской», став жертвой перекинувшейся тогда и на ГДР ресталинизации Советского Союза, начавшейся после смещения Хрущёва Брежневым в 1964 г.¹⁰

В своей научной деятельности я занимался преимущественно фундаментальными проблемами философии и теории познания, поэтому углубление в более непосредственную и подробную теорию социализма и её критическое сравнение с общественной реальностью социализма ещё не занимало в моей работе сколько-нибудь значительного места. Только в 1970‑х годах я начал обращаться к этим вопросам, в связи с чем в моё поле зрения более плотно вошли и общественно-политические взгляды Сталина, и предопределённая ими советская модель социализма.

Одним из последствий пренебрежения этими вопросами стало то, что при оценке состояния социалистического общества в Советском Союзе и в ГДР, равно как и политики КПСС и СЕПГ, я занимал довольно противоречивую позицию, ещё недостаточно обдуманную теоретически.

С одной стороны, в результате тесных контактов с советскими коллегами в Москве и изучения русской литературы я всё-таки сознавал фундаментальные недостатки и искажения советского общества, и потому пришёл в целом к более критической оценке того, насколько оно удовлетворяет требованиям социалистического общества. Но с другой стороны, я считал, что эти недостатки и деформации объясняются главным образом историческим грузом прежней отсталости России, тяжёлыми исходными условиями, а также негативными последствиями политики Сталина, и потому я питал надежду, что можно будет преодолеть их в более долгосрочной перспективе.

XX съезд КПСС в феврале 1956 г. ещё раньше способствовал этим моим взглядам. Мои взгляды и практика критической солидарности представляли Советский Союз, несмотря на все недостатки, главным бастионом социализма, который необходимо защищать от всяческих атак, что я и делал в своих работах. Однако это привело к тому, что я пренебрёг более глубоким и последовательным теоретическим анализом воззрений, царивших в «сталинистском» марксизме-ленинизме, в отношении сущности, характера и содержания социализма, и к тому, что я неоднократно подавлял в себе сомнения в том, что его демократический характер и его гуманистическое содержание не только проявились в слишком малой степени, но также и в том, что до того времени они отчасти игнорировались.

Очень скоро мне стало очевидно, что задача, сформулированная в новой программе КПСС 1961 года — построить за двадцать лет коммунизм как высшую фазу новой общественной формации, была нереальной и иллюзорной, однако я цеплялся за мысль, что Советский Союз всё же достаточно силён и стабилен для того, чтобы развиваться дальше и в реальной жизни постепенно приближаться к идеалам работоспособного социалистического общества. В этих рассуждениях несомненно также играло роль — сознательно или бессознательно — представление о том, что сравнительно меньшие социалистические страны, и в особенности ГДР, без связи и тесного сотрудничества с Советским Союзом вряд ли бы оказались способны выстоять против сильного капиталистического окружения.

И лишь благодаря тому, что мне был поручен книжный проект «Диалектика социализма», я был вынужден углубиться в эту сложную и политически деликатную проблематику и заняться также современным развитием и состоянием социалистического общества в ГДР. Благодаря этому я глубже осознал указанное противоречие и теперь неизбежно стал попадать в конфликты. В то время конфликты разрешались исключительно компромиссами с официальной точкой зрения на социалистическое общество, царившей в СЕПГ после прихода к власти Хонеккера в 1971 г., так как несмотря на смену власти в руководстве СЕПГ я оставался сторонником политики реформ Вальтера Ульбрихта¹¹, а стало быть и теоретической концепции социализма как долговременной социалистической системы.

Поскольку эта концепция уже в значительной мере отошла от советской модели, Эрих Хонеккер после снятия Ульбрихта объявил её попросту неверной и осудил её. Отныне придерживаться её считалось «антипартийным» и соответственно наказывалось. Хонеккер в сущности вернулся к «испытанным» советским взглядам и методам развития социализма, ныне выразившимся в решениях VIII‑го и IX‑го съездов партии и в новой программе СЕПГ 1976 года. Очевидно, он был убеждён, что отступление от советского пути и неследование его модели не могло быть ничем иным, как ошибкой, тем более, что Хонеккеру, разумеется, было известно о том, что независимые взгляды Ульбрихта уже давно вызывали опасения советского брежневского руководства.

Потому-то теоретический анализ развития и состояния социалистического общества в ГДР и выводы о философских основаниях теории социализма, если они предназначались к публикации, должны были держаться в рамках действовавших тогда решений съезда СЕПГ и программы СЕПГ. Эту грань нельзя было переступать: уже даже черновики текстов должны были обсуждаться в ректорате Академии общественных наук при ЦК СЕПГ, где я работал.

Хотя отдельные неточные формулировки партийной программы и предоставляли некоторое пространство для критического анализа и выработки предложений, каким образом это социалистическое общество могло бы формироваться более действенно, более привлекательно и более демократически, в целом книга «Диалектика социализма», возникшая в результате этих работ и под моим руководством и выдержавшая с 1980 по 1989 годы семь изданий, не соответствовала моему реальному представлению о нашем обществе¹². Главным образом потому, что из-за неизбежного приспособления к партийной программе и к решениям последнего съезда СЕПГ не только было необходимо допустить целый ряд компромиссов, но и значительно урезать объективный критический анализ реального состояния нашего общества, проведя его лишь в ограниченной мере¹³. Немаловажным поводом к этому послужил также тот факт, что необходимые эмпирические исследования и материалы отсутствовали или были недоступны в связи с их секретностью. В таких условиях я пытался параллельно в нескольких статьях о теории социализма и об общественной стратегии СЕПГ подвести критический итог развития социализма в ГДР. Естественно, это всякий раз делалось со ссылками на подходящим образом интерпретированную программу партии, поскольку я намеревался опубликовать эти работы как свой вклад в дискуссию при подготовке следующего съезда СЕПГ. Исходя из этого критического итога, я сформулировал предложения по фундаментальному изменению тогдашней политики, поскольку всё больше осознавал, что социалистическое общество в ГДР при продолжении курса «единства экономической и социальной политики» — как назвал Хонеккер свою линию, отгораживая её от политики Ульбрихта — должно было лишиться своей жизненной силы и способности к развитию, хотя бы потому, что эта политика раньше или позже должна была превысить экономические возможности ГДР.

Я осознал это уже к концу 1970‑х годов, после того как я несколько более основательно занялся экономическим и социальным развитием ГДР по новой линии «единства экономической и социальной политики»¹⁴. При этом стала яснее и советская модель социализма, на которой оставил свой след Сталин и на которую по большей части ориентировалась СЕПГ после того периода, когда Ульбрихт в своей реформистской политике 1960‑х годов заметно отошёл от неё.

В упомянутых работах я в первом приближении подверг критическому анализу привычные, с давнего времени считавшиеся самоочевидными «сталинистские» воззрения на социализм, в том виде, как они с некоторыми изменениями использовались в политике СЕПГ, выдвинув предложения о дальнейшем развитии социализма. При этом я очень скоро убедился, что потребуется ещё свыше ста лет, чтобы удовлетворять всем требованиям развитого социализма, превосходящего капитализм, хотя тот же Хонеккер в различных выступлениях уже заявлял, что общество ГДР вскоре будет коммунистическим.

Как бы то ни было, но, к сожалению, эти работы (за исключением статьи в «Немецком философском журнале») не могли быть опубликованы¹⁵. Хотя в Академии общественных наук при ЦК СЕПГ они находились в свободном доступе для сотрудников (по крайней мере в Институте философии) и циркулировали и читались также в некоторых отделах ЦК СЕПГ, — никто не был готов вступить в серьёзное обсуждение подобных вопросов.

Это подтверждает в своих позднейших воспоминаниях и тогдашний заместитель заведующего сектором науки ЦК, Грегор Ширмер: «Никто не осмеливался на это»¹⁶, — писал он о данной работе. Обсудив с ним мои взгляды, я предложил, чтобы отдел науки ЦК организовал обсуждение рукописи. Однако Ширмер считал, что это дело Академии.

Но и руководители Академии не осмелились на это. Я уверен, что ректор Отто Рейнхольд был очень хорошо знаком с моей работой, однако, учитывая политическую ситуацию и своё положение, он, вероятно, считал, что лучше со мной это не обсуждать. Проректор Хайнц Хюммлер, также знакомый с моей работой, сообщил мне, что Академия больше не может продвигать этот мой текст, однако предложил мне, чтобы я как бы частным порядком вручил его члену Политбюро Курту Хагеру. Хотя и не дозволялось, чтобы члены Академии обращались частным образом к членам партийного руководства, однако поскольку я — как ему было известно — в любом случае не придерживаюсь подобных правил, то это осуществимо. Я ответил ему, что я уже сделал это и что Курт Хагер уже получил мою работу.

Я передал мою рукопись в личном письме, в котором писал, что я чрезвычайно обеспокоен состоянием нашего общества и испытываю большие опасения, если мы коренным образом не изменим политику. Мои мысли на сей счёт могли бы послужить основой дискуссии, поэтому я предполагал обсудить их в подходящем кругу.

Однако Хагер тогда не считал себя способным взяться за это, как позднее он сообщал мне в личном письме. Несомненно, это было вызвано не теоретической неспособностью, а обстановкой в политбюро, а также, возможно, и боязнью Хагера затеять основательный спор в политбюро с генеральным секретарём о столь критических вопросах. К сожалению, Грегор Ширмер прав: ни в политбюро, ни в Центральном Комитете, ни в правительстве, ни на другом уровне в партии и государстве никто не осмеливался открыто выступить против ошибочной политики Хонеккера и Миттага, хотя многие уже давно пришли к тем же или схожим критическим взглядам и опасениям — как внизу в партийных организациях, так и вверху, в политбюро. Без сомнения, я был не единственным в стране, кто желал дискуссий и перемен. В этой «по-сталински» сформированной системе просто отсутствовала реальная внутрипартийная демократия, а вследствие этого — и демократические условия в обществе, которые позволили бы открыто обсуждать насущные проблемы и действенно влиять на политику¹⁷.

Лишь позже, после гибели социализма, я опубликовал свои мысли в книге «Взгляд современника изнутри. Философия и политика в ГДР»¹⁸. Хотя это были шаги на пути к познанию важных взаимоотношений и процессов в истории марксизма и социализма и в то же время к критическому и самокритическому самопознанию, они оставались — с сегодняшней точки зрения — всё же ещё очень неполными и малоудовлетворительными.

Поэтому, как и прежде, сегодня я считаю важной задачей всестороннее исследование этого сложного комплекса проблем, поскольку оно «по сути своей, бесконечно, как бесконечна наука вообще»¹⁹.

Работы, собранные в этой книге, представляют собой дальнейшие шаги в этом направлении, при том, что они шире и глубже анализируют и представляют ряд проблем — естественно, не претендуя быть исчерпывающими. В то же время это и шаги к самопознанию, поскольку более глубокое проникновение в нашу историю неизбежно связано с критическим и самокритическим рассмотрением собственных позиций, и при этом каждый должен быть строг к самому себе. Интеллектуальная и моральная честность велит искренне отмежеваться от ошибочных, необоснованных и несвоевременных воззрений и вместе с тем принять самую горькую правду. И всё это не для того, чтобы отказаться от марксистских взглядов и социалистических убеждений, а чтобы вновь обдумать и утвердить их на более твёрдом фундаменте.

Хотя в некоторых своих главах эта книга больше походит на сборник, поскольку объединяет относительно самостоятельные части, в целом она всё же содержит определённую красную нить, сводящуюся к попытке понять и объяснить внутреннюю логику развития реального социализма от начала и до конца, из чего можно было бы получить сведения и знания для дальнейшей борьбы за социалистическое преобразование общества в будущем.

Таким образом, эта работа является не историей социализма в смысле представления исторической хронологии, а попыткой обсудить фундаментальные проблемы теории социализма, возникшие в процессе его развития, и проанализировать то, как они воспринимались и понимались руководителями, какие они вызывали дискуссии и как разрешались на практике. Естественно, это требует возврата к важнейшим историческим процессам и событиям, чтобы рассмотренные теоретические проблемы не парили в безвоздушном пространстве, а могли быть поняты в связи с соответствующими реальными процессами.

С другой стороны, это возможно лишь при учёте в исследовании представлений и способа мышления ведущих практических деятелей, а также при выяснении мотивов их решений и поступков (хотя это чрезвычайно затруднительно, поскольку нельзя никому заглянуть в голову, чтобы узнать его мысли и побуждения, из-за чего нередко приходится полагаться на рассказы и предположения).

Столь своеобразная структура книги приводит к наложениям и повторам, поскольку многие проблемы рассматриваются в отдельных частях текста с разных точек зрения. Это недостаток, который однако может обернуться и достоинством, так как «повторение — мать учения».

Не стоит и говорить, что в данной работе речь идёт не об определённых или даже об абсолютных истинах, а о попытке достичь более глубокого понимания нашей собственной истории. Или — в духе энгельсовского «Анти-Дюринга» и ленинского «Материализма и эмпириокритицизма» — об относительной истине, с помощью которой мы приближаемся к абсолютной истине, никогда не достигая её.

Глава 1. Теоретические предпосылки

Поскольку знание теории марксизма, подлинных взглядов Маркса, Энгельса и Ленина в течение долгого времени было ограничено в основном их урезанным и схематически деформированным сталинским изложением в виде «марксизма-ленинизма» в «Кратком курсе истории ВКП(б)», а такое знание для понимания социализма является необходимым условием, то представляется уместным сперва кратко изложить эти теоретические основания. (Тот, кто в них не нуждается, может их просто пропустить). Разумеется, это изложение основывается на моём понимании марксизма и нисколько не претендует быть единственно возможным или тем более единственно правильным.

Мы, однако, должны ограничиться здесь главными основополагающими идеями марксистской теории и отказаться от более подробного изложения, а также от критического обсуждения неверных прогнозов, ошибок и разного рода высказываний, обусловленных конкретным временем и связанных с диалектикой истины и заблуждений в развитии и применении научной теории, — которые, конечно же, имелись и в произведениях Маркса, Энгельса, Ленина, так же как и других теоретиков марксизма.

Понимание марксистской теории вовсе не означает некритического принятия на веру всякого обусловленного конкретным временем взгляда или высказывания Маркса и Энгельса о будущем развитии или о событиях в истории человеческого общества. Скорее речь идёт об основополагающих теоретических и методических взглядах на положение человека в природе и в обществе, о взаимоотношении природы и общества, о закономерном развитии общества как необходимом следствии духовного и практического присвоения природы человеком через его производственную деятельность в рамках определённых общественных структур и отношений на основе исторически сложившихся объективных условий в виде производительных сил и производственных отношений, а также в виде соответствующей общественной формации.

Эти взгляды были систематически представлены в последовательно материалистическом и в то же время диалектически-историческом мировоззрении, включающем в себя важнейшие общефилософские, методические и гносеологические инструменты, с помощью которых объективная общественная реальность во взаимодействии с соответствующими конкретными науками всё глубже познаётся и изменяется общественной практикой людей.

Марксизм не вероучение, как его подчёркнуто называют ренегаты вроде А. Н. Яковлева (1923–2005), а исторически обусловленная эмпирически обоснованная теория, которая нуждается в постоянном пересмотре, критической коррекции и обогащении на основе поступательного развития общества, научного знания и практического опыта политической борьбы. Поэтому в этом смысле марксизм никогда не может быть завершён, он представляет из себя открытую теоретическую систему, постоянно находящуюся в развитии. Формулировка, иногда используемая в марксистской литературе, что марксизм — «завершённое мировоззрение», вызывает недоразумения, хотя этим на самом деле лишь хотят сказать, что речь идёт о целостной, логически верной теоретической системе, а вовсе не о чём-то закрытом.

1.1. Основные идеи марксизма

Под марксизмом мы здесь понимаем прежде всего систему взглядов и теорий Маркса и Энгельса, которую они совместно выработали и научно обосновали с 1847 по 1895 гг. Марксизм возник в 1840‑х годах в дискуссиях об общественном, политическом и идеологическом развитии в то время, когда капиталистическое общество уже определило свои черты, когда уже сформировались его основные классы — буржуазия и пролетариат — со своими противоположными жизненными условиями и классовыми интересами, и когда между ними разгорелась классовая борьба.

Рабочий класс теперь выступал как самостоятельная общественная сила, стремясь осознать свои собственные интересы, сформулировать и подходящим образом представить их. Возникли разнообразные рабочие союзы и политические организации, пытавшиеся определить пути и цели борьбы рабочего класса.

Большинство из них поначалу подпало под влияние мелкобуржуазных идей о справедливости или утопий о лучшем обществе, которые основывались скорее на представлениях о желаемом, чем на серьёзных знаниях о реальных общественных условиях и объективных экономических тенденциях развития капиталистического общества. Это вполне понятно, поскольку чтобы познать их и на этой основе выработать ясные идеи о том, как рабочий класс может освободить себя от капиталистической эксплуатации и угнетения, какие пути ведут к этому и к каким общественным целям нужно стремиться, — для всего этого было необходимо научное понимание не только экономического устройства капиталистического общества, но и прежде всего его законов и тенденций развития.

При теоретическом анализе общества и во время критического обсуждения идеологических и политических тенденций того времени Маркс и Энгельс осознали это исходное положение и поняли, что последовательное продолжение приобретённых ими к тому времени философских, исторических и экономических взглядов должно привести их на сторону рабочего класса и его борьбы. Поэтому они решили поставить свою дальнейшую научную работу на службу растущему рабочему движению и — на основе главным образом экономического анализа строения, закономерностей и тенденций развития капитализма — создать ему надёжное теоретическое обоснование для его общественной и политической борьбы.

Идейно-исторически они при этом наследовали прогрессивным философским, экономическим и социально-политическим теориям, возникшим ещё в XVIII и XIX веках. Это были: в немецкой философии — в основном идеалистическая диалектика Георга Вильгельма Фридриха Гегеля и материализм Людвига Фейербаха, в экономике — учения английских классических политэкономов Адама Смита и Давида Рикардо, а в концепции социализма — учения французских утопических социалистов Клода-Анри де Сен-Симона, Шарля Фурье, утопических коммунистов Этьена Кабе и Теодора Дезами и английского социалиста Роберта Оуэна. Маркс и Энгельс критически и творчески переработали всё это наследие, и исходя из него шаг за шагом создали обширную научную теорию, которая могла дать обоснованные ответы на важнейшие проблемы, поднимавшиеся ходом современного общественного развития, борьбой рабочего движения и передовой мыслью того времени.

Можно понимать теоретическую систему марксизма как единство философии, экономики и научного социализма, как предложил Ленин в своей статье «Три источника и три составных части марксизма»²⁰. Это, в сущности, совпадает и со структурой подачи материала, использованной Энгельсом в его книге «Переворот в науке, произведённый господином Евгением Дюрингом» («Анти-Дюринг»)²¹, которую, как известно, одобрил сам Маркс. Таким образом, главные составные части марксизма называются по соответствующим теоретическим источникам, однако было бы совершенно неправильно делать из этого догматическую схему, не допускающую отклонений. Это, во-первых, противоречило бы намерениям Маркса и Энгельса, поскольку в этой теоретической системе не существует жёстких границ, — напротив, основные философские, экономические и политические воззрения взаимно обусловлены и проникают друг в друга; а во-вторых, при этом исчез бы тот факт, что марксизм содержит в себе также, помимо этих трёх областей, исторические, политические, культурные, этические и экологические взгляды, которые вообще не вошли бы в эту схему, но которые всё-таки нельзя оставить без внимания. Кроме того, необходимо учитывать, что марксизм — целостная, но не законченная система, и как открытая система он способен к развитию во всех направлениях на основе своих принципов. А потому возможно и оправдано выбирать для представления теории марксизма и его частей и сторон совершенно разные исходные точки и структуры.

Уже по своему происхождению и источникам марксизм является международным продуктом прогрессивной европейской мысли. Дальнейшее развитие и приложение марксистской теории с течением времени также происходило во многих странах благодаря трудам многих теоретиков и политиков. Это привело к тому, что оно также приняло различные формы, в которых выражаются особенности национальных условий возникновения и развития социалистических партий, а также индивидуальные особенности и влияния различных течений мысли марксистских теоретиков.

В немецкой социал-демократии марксизм должен был одержать верх в критической дискуссии с лассальянством, а также с мелкобуржуазными социалистическими концепциями так называемых катедер-социалистов, которые поначалу приобрели определённое влияние в рабочем движении. Традиции и последователи классической немецкой философии также оказали определённое влияние на работу марксистских теоретиков. Отсюда берут начало попытки связать марксистскую философию с кантианством, особенно с кантовской теорией познания и этикой (Макс Адлер или Карл Форлендер). Это вызвало к жизни интересные работы, которые, однако, в некоторых отношениях покинули основу марксизма и потому были расценены как форма «философского ревизионизма».

В английском рабочем движении марксизм столкнулся с трейд-юнионизмом, который там по давней традиции пустил глубокие корни и с трудом преодолевался из-за уступок английской буржуазии определённым слоям рабочего класса, дабы подкупить их за счёт высоких сверхприбылей от эксплуатации обширных колоний. Преодолеть трейд-юнионизм в Рабочей (Лейбористской) партии так и не удалось, и даже в позднейшей Коммунистической партии с ним справились лишь в ограниченной мере, поскольку в тех условиях партия не располагала значительным влиянием на массы.

В романских странах царили другие условия для объединения марксизма с рабочим движением и для принятия марксизма, так как там заметное влияние приобрёл анархизм, из-за чего борьба против анархистских взглядов придала теоретическим работам марксистов тех стран собственное направление.

В России, напротив, марксизм сначала должен был включиться в спор с народниками, которые, направляемые в основном революционной интеллигенцией, шли в народ с целью поднять крестьян на борьбу против феодальной системы. На основе сельских общин они предполагали создать примитивный социализм, избежав таким образом капиталистической стадии развития²². В течение долгого времени велась полемика о том, что капиталистическое развитие России неизбежно и что оно приведёт к возникновению буржуазии и рабочего класса, а тем самым — и к классовой борьбе между ними. Вследствие этого в России вскоре на повестку дня будет поставлен вопрос о буржуазно-демократической революции, в которой рабочему классу, как наиболее последовательной революционной силе, предстоит принять активное участие. Кроме того, царская Россия была многонациональным государством, в котором испытывали угнетение многочисленные нации, народы и этнические группы. То же самое было и в Австро-Венгрии, из-за чего национальный вопрос в теоретических работах марксистов этих стран играл особую роль и даже породил австромарксизм, в то время как в западноевропейских социалистических партиях эти проблемы не имели такого значения.

Совершенно естественно и очевидно, что, помимо прочего, марксизм в трудах своих теоретиков, работавших в совершенно различных общественных, политических и идеологических условиях своих стран, исходил также из прогрессивного наследия этих стран.

Таким образом, принятие марксизма — тоже исторический процесс, в котором появляются различные формы единой в основе теории, несущие на себе печать различных условий в соответствующих странах. Теоретики различных стран развивали при этом и различные методы и стили мышления, так что их вклад в марксистскую теорию также получил индивидуальную форму и нюансы. В этом смысле существовали заметные различия между марксистскими работами Карла Каутского²³ в Германии, которого Ленин характеризовал как представителя ортодоксального марксизма (причём эта ортодоксальность сперва имела преимущества, но затем стала действовать негативно), и работами Ленина или Троцкого, которые из-за приближения революции в России развивали гораздо более активную версию марксистской теории, мобилизовавшую и организовавшую рабочее движение, но на которых также повлияли их революционные предшественники (Чернышевский, Нечаев и др.).

Это верно и в отношении работ Розы Люксембург²⁴, которая на основе своего знакомства как с русско-польскими, так и с германскими условиями пришла к самостоятельным взглядам в особенности на стратегию и тактику польской борьбы, отличавшимся от взглядов Каутского, а отчасти и Ленина. Далее, это верно и в отношении работ Антонио Грамши²⁵, изучившего опыт русской и других революций, но в то же время опиравшегося на прогрессивные традиции итальянской духовной жизни. Точно так же и работы выдающегося марксистского теоретика Георга Лукача²⁶ демонстрируют несомненную специфику, которая — в основном в его ранних произведениях — отражает гигантское влияние Октябрьской революции на прогрессивную мысль в Европе и в то же время индивидуальную эволюцию Лукача от идеалистической позиции, ориентирующейся на Гегеля, к марксизму.

При этом речь вовсе не идёт о различных марксизмах (например, немецком, русском, итальянском или австрийском), поскольку эти различные формы опираются на базовые воззрения и принципы марксизма, применяют их к новым областям знания и общественной практики и тем самым обогащают его содержание и его теоретический инструментарий. Марксизм не распадается из-за этого на самостоятельные отдельные марксизмы, а развивается как теоретическое единство в своём многообразии, поэтому было бы совершенно неверно объявлять какую-либо из этих форм единственно верной и таким образом создавать догму.

После Октябрьской революции влияние марксизма на духовную жизнь Европы было чрезвычайно велико, в особенности в гуманитарных науках. Основные взгляды Маркса были более или менее переняты учёными в областях историографии, экономики, философии, социологии — отчасти скрыто, отчасти открыто, так что вокруг марксизма возникли различные тенденции, близкие к нему, частично совпадавшие с ним, однако в важных аспектах и отличавшиеся от него. Это можно сказать, например, о «философии надежды» Эрнста Блоха, как бы включившего марксизм в своё мышление, но чья указанная телеологическая метафизическая система с марксизмом не совпадает. Это можно сказать и о социологии знания Карла Мангейма и его последователей, которые используют основные марксистские взгляды, но в различных отношениях чрезвычайно упрощают их. Или о «критической теории» Франкфуртской школы, которая по большей части совпадает с марксистскими взглядами, использует их, при этом в важных и главных вопросах и практических следствиях всё же расходясь с марксизмом.

Факт развития подобных духовных тенденций свидетельствует о большом влиянии и вдохновляющей силе марксистской теории, и в этом отношении всё это развитие следует расценивать позитивно, тем более что оно очень часто открывало путь более глубокому изучению марксизма. Поэтому я считаю ошибкой рассматривать эти течения — под сильным влиянием Холодной войны — исключительно или по большей части негативно, в основном как объект критики, тем более что в них были сделаны и заметные достижения в познании. При этом я считаю безосновательным прямо относить их к марксизму в строгом смысле слова, что случается довольно часто.

В гораздо большей мере, чем в европейских странах, усвоение и принятие марксизма в странах других регионов и культур с совершенно другими общественными, политическими и духовными традициями должно было привести к очень специфическим формам марксизма. В особенности это касается Китая, который в ходе своей долгой истории несёт в себе в качестве традиции общественный, культурный и духовный опыт, весьма отличающийся от опыта европейского развития. Эта традиция привела к другому образу действий и к формам мышления, которые нелегко согласовать с европейскими, сформированными в основном греко-римской античностью, Возрождением и Просвещением. Поэтому усвоение и применение марксистской теории здесь гораздо сложнее, а связь с культурными и духовными традициями Китая, по-видимому, неизбежно влечёт за собой определённую степень китаизации. Не следует однозначно трактовать её как негативное явление, поскольку она несомненно расширяет и горизонт марксистской теоретической мысли в Европе²⁷.

Позже, при Сталине, эта множественность в единстве марксизма всё более загонялась в узкие рамки безосновательными ярлыками и в конце концов была полностью вытеснена догматическим схематизмом «марксизма-ленинизма», что неизбежно привело не только к упрощению, обеднению и деформации марксизма, но и к стагнации марксистского теоретического мышления вообще²⁸.

1.2. Что такое научный социализм?

Научным социализмом мы называем здесь часть теории марксизма, которая выдвигает экономические, общественно-политические и исторические аргументы в пользу возможности и необходимости замены капитализма более высокой общественной формацией, представляя основы, принципы и тенденции развития общества, возникающего при этом. Эта концепция социализма называется научной, потому что она, в отличие от прежних концепций утопических социалистов и прочих социалистических теорий, больше не противопоставляет в идеалистически-утопической манере реальности капитализма с его противоречиями и «болезнями» выдуманное идеальное общество всеобщей гармонии, которое можно ввести, если удастся убедить всех людей, в особенности правящие классы и власть предержащих, с помощью экономических и моральных аргументов в преимуществах такого общества.

Вместо этого научный социализм научно обосновывает, во-первых, что капиталистическое общество уже своим экономическим развитием в своём собственном лоне неизбежно производит материальные условия для более высокой общественно-экономической формации; во-вторых, что закономерное развитие капиталистического общества постоянно обостряет его внутренние противоречия, особенно основное противоречие между производительными силами, всё более принимающими в своём развитии общественный характер в международном и даже во всемирном масштабе, и частнокапиталистическими производственными отношениями, превращающимися в оковы для рационального использования и развития производительных сил. Вследствие этого противоречия капиталистическое общество ввергается во всё более глубокие кризисы: в экономике, финансах, в духовно-моральных вопросах, а также в мировой кризис окружающей среды. Тем самым жизнь людей приобретает всё большую неустойчивость, распространяется нищета среди широких слоёв трудящихся (в особенности в наименее развитых странах), в то время как с другой стороны огромные богатства скапливаются во всё меньшем количестве рук. В-третьих, развитие капиталистического общества из-за обострения присущих ему классовых антагонизмов производит в виде рабочего класса и всех трудящихся (живущих на заработную плату) те общественные силы, чьи непосредственные жизненные интересы объективно требуют преодоления системы капиталистической наживы. Потому-то из-за угрозы своим условиям жизни и из-за их ухудшения эти силы рано или поздно осознают, что именно капитализм является причиной всех кризисов, и это побуждает их стремиться к осуществлению перехода к высшей общественной форме путём политической революции и преобразования экономических основ общества, в особенности отношений собственности. В долгосрочной перспективе перед человеческим обществом стоит лишь одна альтернатива: социализм или регресс к «современному» варварству, в которое человечество всё больше погружается в наше время.

Важнейшие научные основы понимания того, что экономическое развитие капиталистического общества само своими внутренними противоречиями и закономерностями создаёт эту объективную тенденцию к социализму и что в силу этого последняя становится реальной возможностью дальнейшей общественной эволюции, были заложены Марксом с помощью материалистического понимания истории и открытия экономических законов капиталистического способа производства, в особенности закона прибавочной стоимости как движущего закона капитализма. Тем самым были выяснены происхождение и характер капиталистической эксплуатации наёмных работников и в то же время был намечен путь к преодолению эксплуатации человека человеком и к созданию более гуманного общества социальной справедливости, а в перспективе и социального равенства.

То обстоятельство, что моральные суждения о капиталистическом, а также о будущем новом обществе в трудах Маркса и Энгельса не играют роли в аргументации возможности и необходимости перехода к социализму, часто неверно трактуется в том смысле, что социализм не уделяет должного внимания морали и этике или же вовсе ими пренебрегает. Это, однако, большое заблуждение, поскольку экономический анализ капитализма в главном труде Маркса «Капитал» в то же время являет собой и резкую моральную оценку и страстное проклятие этому обществу. И хотя моральное неприятие не представляет собой научного анализа экономической, общественной и политико-идеологической системы капиталистических отношений и потому не может быть аргументом в пользу возможности и необходимости перехода к высшей общественной формации, оно может мотивировать в борьбе против капитализма. Потому и всякие попытки обосновать социализм моральными суждениями хотя и вызваны благими намерениями, однако не приносят результата, тем более что чаще всего они ведут к идеалистическому выводу, будто сперва необходимо морально усовершенствовать людей, прежде чем социализм станет возможным.

Только на основе материалистического понимания истории и познания главного движущего закона капиталистического общества социализм уже не представляется мечтой, иллюзорной утопией, а доказывается как необходимый продукт развития самого капиталистического общества.

Однако человеческая история как естественно-исторический закономерный процесс не развивается так же, как закономерные процессы природы, совершающиеся без осознания и вмешательства людей. Общественные закономерности возникают и проявляются только через активную материальную и духовную деятельность людей. Разумеется, эта деятельность определяется объективными условиями и законами соответствующего общества, однако поскольку условия существования и вытекающие из них интересы различных классов и слоёв (тем более антагонистических классов) различны и зачастую противоречат друг другу, то в процессе общественной жизни возникает клубок противоречий многочисленных и противоположно направленных стремлений и действий. В зависимости от наличествующего экономического соотношения сил, давление заинтересованных сторон и их общественная активность в историческом процессе становятся доминирующими, принимая характер закономерности общественного развития. В то же время особый характер общественных закономерностей не влечёт за собой неминуемого автоматического коллапса устаревшей капиталистической системы как прямого следствия этих закономерностей, на что одни, судя по всему, возлагают надежды, а другие приписывают марксистскому пониманию социализма.

Известный аргумент против марксистской теории состоит в том, что борьба за социализм излишня, поскольку тот следует из капиталистического развития, так как никому не пришло бы в голову бороться за ежедневный восход солнца, который является закономерным результатом вращения Земли и движения планет вокруг Солнца. В этом аргументе упущена суть дела, поскольку в его основе лежит приравнивание законов природы и общественных законов и игнорируется специфика общественных закономерностей, всегда связанных с активной деятельностью людей.

Пока правящий класс обладает экономической, а вследствие этого и политической властью, он будет активно искать и вероятно найдёт пути любым способом сохранить устаревшую капиталистическую систему. Пусть ни у кого не остаётся иллюзий на этот счёт. Иллюзия другого рода заключается в предположении, будто возможно постепенное врастание в социализм, например, за счёт социальных реформ, осуществляемых по соглашению между капиталом и трудом в качестве «социальных партнёров», как проповедуют и на что уповают отдельные теоретики. Известно, что все такие реформы — лишь крошечные уступки правящего класса эксплуатируемым классам, не выходящие за рамки капиталистической общественной системы. Даже когда они приносят улучшение положения и облегчение жизни рабочего класса, они прежде всего служат стабилизации капитализма, поскольку не затрагивают экономических основ правления и политической власти имущих классов, а значит и эксплуатации неимущих классов.

Будет ли реализована и когда реализуется возможность социализма, уже сегодня обеспеченная высоким уровнем развития производительных сил, а также бесчисленными явлениями распада капитализма, — это в первую очередь зависит от субъективных факторов, то есть от понимания большинством наёмных работников своей заинтересованности в преодолении капитализма, а вместе с тем и от их решимости и умения завоевать в ходе классовой борьбы политическую власть и использовать её для коренного преобразования общества. Такие решимость и умение зависят, в свою очередь, от уровня теоретического понимания реальных общественных отношений политическими организациями трудящихся и от их способности к развитию и распространению антикапиталистического сознания, к организации и проведению необходимых шагов, в конце концов ведущих к политической власти.

Все эти взаимоотношения Маркс и Энгельс сформулировали и кратко очертили в программных положениях «Коммунистического манифеста». В других их произведениях также можно найти (чаще всего в довольно краткой форме) ещё не получившие детальной разработки высказывания по проблематике перехода к социализму. Это объясняется тем, что практическая проблема борьбы за политическую власть и за установление социалистического общества в то время не стояла в повестке дня. Поэтому они были убеждены, что конкретные формы и детали этого процесса будут прояснены лишь на основе конкретных условий и исторического опыта. Потому всевозможные прогнозы и предположения о том, когда и где начнётся революция, по их мнению, лишены оснований. При этом базовые понятия исторического материализма и связанное с ними понимание характера и действия общественных закономерностей должны быть приняты во внимание и служить теоретической основой исследования и разъяснения более частных вопросов. Нам всегда следует учитывать их в любых рассуждениях на эту тему, если мы не хотим прийти к схематическим и упрощённым взглядам на путь к социализму.

К сожалению, ими часто пренебрегали в старой, ещё революционной социал-демократии, так же, как и позднее в коммунистическом движении, — многие считали, что победа социализма неминуема, поскольку она соответствует исторической закономерности.

Действительно, возможность установления социализма вытекает из объективных закономерностей развития капитализма. Но из этого вовсе автоматически не следует неизбежность его победы, поскольку ни история, ни исторические закономерности не гарантируют этой победы. Её могут обеспечить лишь люди своими сознательными и целенаправленными действиями, осуществляемыми на основе соответствующих исторических законов, своих знаний и их сознательного применения. Понимание этого не отменяет того, что объективные и субъективные условия борьбы за освобождение рабочего класса на протяжении истории заметно менялись и ныне, после масштабного поражения социализма, стали значительно сложнее, чем были прежде.

Напротив: именно падение реального социализма заставляет критически переосмыслить основные теоретические вопросы в свете исторического опыта, чтобы сделать из этого необходимые выводы.

1.3. Два необходимых основания социализма

Два решающих шага для перехода к социализму Маркс и Энгельс видели в завоевании политического господства рабочим классом и в изменении отношений собственности на средства производства за счёт её перехода в общественную собственность. Из исторического опыта, известного к тому времени, они сделали вывод, что политическое господство рабочего класса и всех трудящихся — то есть огромного большинства народа — может быть завоёвано в ходе политической революции, в которой политическая власть будет вырвана из рук правящего класса капиталистов, сопровождаясь определённым насилием. Однако они не исключали других форм классовой борьбы для достижения этой цели. В этом контексте Маркс назвал насилие повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым, и это насилие может принимать различные формы, не обязательно связанные с вооружённой борьбой. Например, в определённых обстоятельствах завоевание подавляющего большинства на выборах уже может означать политическую силу/насилие²⁹, которое делает возможным смену власти в государстве.

Важен не способ, а результат.

Однако политическое большинство и сила хотя и достижимы на выборах, но их нельзя сохранить надолго, пока прежний правящий класс ещё не лишён экономической и политической власти.

Поэтому из опыта всех предшествовавших революций Маркс и Энгельс сделали вывод, что подобная возможность хоть и не исключена, однако крайне маловероятна, поскольку никакая правящая сила добровольно не откажется от своей власти. Развитие чилийской революции 1970 года, в которой объединённые социалистические силы смогли получить большинство на парламентских выборах и тем самым политическую власть в государстве, очень впечатляюще подтверждает эту мысль. В самом начале экономического и общественного преобразования общества лишённая политической власти, но всё ещё экономически правящая буржуазия с помощью реакционных военных и при активной помощи американских секретных служб организовала вооружённую контрреволюцию и установила военную диктатуру, — таким образом власть, полученная парламентским путём, по прошествии недолгого времени была потеряна.

В отношении формы политического господства рабочего класса до тех пор не существовало исторического опыта, если не учитывать Парижскую Коммуну, бывшую лишь городом-государством и, кроме того, просуществовавшую очень недолго. Маркс считал, что старая государственная власть, которая устанавливает диктатуру буржуазии, подлежит уничтожению, и что вновь созданная государственная власть рабочего класса будет важнейшим инструментом для выполнения необходимых общественных преобразований. По аналогии с диктатурой буржуазии он назвал новое государство диктатурой пролетариата.

Это понятие вызвало непонимание и ложные трактовки, так как его можно истолковать как противоположность демократии, что совершенно не входило в намерения Маркса. Ведь он считал и политическое господство капитала диктатурой буржуазии, независимо от соответствующей конкретной формы, будь она организована как конституционная монархия, парламентская демократическая республика или военная диктатура. Этим понятием он стремился определить прежде всего классовое содержание и классовый характер государства, а не его форму и способ правления.

По аналогии с этим понятием он видел в политическом господстве рабочего класса и трудящихся диктатуру пролетариата. Но то, что политическое господство большинства народа обязано иметь демократический характер и должно быть гораздо более демократичным, чем преимущественно формальная буржуазная демократия, — это было для него само собой разумеющимся. Именно в этом смысле Энгельс пояснял, что, вероятно, демократическая республика будет нормальной формой диктатуры пролетариата.

Так же и Ленин позднее в «Государстве и революции»³⁰ подчёркивал, что диктатура пролетариата должна быть во сто раз демократичнее, чем буржуазная демократия. Однако в этих высказываниях ещё не было намечено, какие специфические формы и методы демократического правления могло бы принять социалистическое государство, поскольку, по мнению их авторов, это должен будет решить в основном практический опыт.

Вообще абстрактное противопоставление демократии и диктатуры в политической системе буржуазного общества так же неправомерно, как и в политической системе социалистического общества, поскольку важнейшей чертой всякого государства является то, что оно обладает монополией на насилие и опирается на насильственные методы, чтобы обеспечить своё существование и навязать свои цели. Поэтому всякое государство как инструмент насилия правящего класса является в то же время аппаратом насилия и соответственно в своих действиях с неизбежностью имеет диктаторскую составляющую, независимо от своих демократических процедур в определённых областях общественной и политической жизни.

Однако вожди и теоретики коммунистической партии после победы Октябрьской революции не смогли или даже не были способны, исходя из этих основных положений, развить дальше марксистскую теорию государства в том числе как теорию социалистической демократии и более подробно разъяснить и определить прежде всего систему и механизмы функционирования социалистически-демократической практики власти.

Верная критика преимущественно формального характера буржуазной демократии привела к недооценке и к пренебрежению её положительными достижениями. Вместо того, чтобы адаптировать их на более высоком уровне в социалистическую демократию, углубить их и обеспечить условия для реального укрепления демократических прав и свобод трудящихся, они удовлетворились по большей части заявлениями о превосходстве социалистической демократии, без её широкого развития и применения. Как следствие, на практике социалистическое государство стало пользоваться не столько демократическими способами и процедурами, сколько бюрократическими и диктаторскими. Нехватка демократии была его крупнейшим недостатком и впоследствии стала одной из причин его гибели.

Более того, Маркс считал, что социалистическое государство должно продолжать существовать в течение несколько большего времени, до тех пор, пока новое общество не станет способно организовать всю свою жизнь в форме самоуправления, в результате чего общественные органы самоуправления потеряют свой политический характер, то есть государство отомрёт. Очень часто в некоторых изложениях именно отмирание государства называют сутью марксистской теории государства, не принимая во внимание, что это отмирание согласно Марксу не может произойти сразу после социалистической революции, а требует такой стадии развития нового общества, на которой классовые антагонизмы уже исчезли, а ещё остающиеся различия всё более ослабляются, так что общественные отношения уже не несут политического характера.

Вместе с тем полное преодоление классовых различий — длительный и сложный процесс, требующий гораздо более высокой степени зрелости социалистического общества, чем достигнутая в реально существовавших обществах социализма. Поэтому в этом обществе ещё существовали классы, слои и общественные различия, а также политические отношения между ними. Следовательно, предположение, что государство уже на этой ступени новой общественной формации отомрёт и исчезнет, фактически и теоретически безосновательно и, кроме того, не опирается на мнение Маркса. Однако остаётся совершенно естественный вопрос: могут ли и в каких пределах уже в социалистическом обществе государственные функции и задачи перейти в форму социалистического самоуправления, и как далеко может зайти процесс отмирания государства? Этот вопрос требует дальнейшего исследовании и выяснения.

Относительно смены отношений собственности Маркс и Энгельс достаточно ясно подчеркнули, что здесь речь идёт исключительно о собственности на средства производства, а не об индивидуальной собственности людей на потребительные стоимости. В каких временных рамках конкретно и в каком объёме должен произойти переход средств производства в общественную собственность — об этом они не оставили более подробных указаний, поскольку это, разумеется, всегда зависит от соответствующих конкретных условий. В «Коммунистическом манифесте» мы читаем:

«Пролетариат использует своё политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил»³¹.

Эта формулировка — «шаг за шагом» — очевидно, подразумевает, что часть средств производства в течение некоторого времени ещё может оставаться в частной собственности, то есть что обобществление средств производства должно сперва касаться лишь решающего сектора крупной промышленности, в то время как более мелкие предприятия всё-таки могут оставаться в частной собственности в течение более долгого срока, если это окажется полезным для нового общества.

Для перехода частных крестьянских средств производства в кооперативную собственность путём объединения в сельскохозяйственные производственные кооперативы в любом случае предвиделись более долгие сроки, так как объединение единоличных крестьянских хозяйств сначала требует наличия соответствующего технического оборудования и, кроме того, может произойти лишь добровольно по мере убеждения крестьян в преимуществах коллективной обработки земли. Об этом ещё Энгельс выразился вполне ясно³².

Конечно, Ленин сразу после Октябрьской революции в России высказал схожие соображения, которые позже, в начальный период нэпа (новой экономической политики) играли и практическую роль, до тех пор пока Сталин не перешёл позднее к огосударствлению всех частных предприятий и к принудительной коллективизации крестьянских хозяйств в отсутствие необходимого технического оборудования и без убеждения крестьян в превосходстве этой социалистической формы хозяйствования на примере образцовых коллективных хозяйств.

К примеру, в ГДР СЕПГ при Ульбрихте считала на этой теоретической основе возможным и полезным сохранить мелкие частные промышленные и коммерческие предприятия в социалистическом обществе на довольно длительное время, связав их с социалистической экономикой.

Маркс и Энгельс ограничились определением основных позиций в вопросе собственности, чтобы показать, что новые, социалистические производительные силы нуждаются в общественной собственности. Но из этого вовсе не следует, что установление и развитие социалистических производственных отношений ограничивается переходом важнейших средств производства в собственность государства.

1.4. Социалистический принцип распределения

Переход важнейших крупных средств производства в общественную собственность создаёт социалистические производственные отношения, и вследствие этого должен коренным образом измениться и принцип распределения в обществе, поскольку отношения распределения также являются аспектом производственных отношений. Производство при социализме осуществляется уже не ради прибыли владельцев капиталов, а для удовлетворения потребностей населения, прежде всего трудящихся.

Поскольку на этот счёт существовало множество широко распространённых экономически безосновательных и утопических представлений (например, что трудящиеся теперь должны получать «полный продукт труда» вместо заработной платы), Маркс, возражая на столь иллюзорные взгляды, был вынужден в «Критике Готской программы»³³ несколько более подробно разъяснить принцип социалистического распределения. Под влиянием Лассаля и остатков утопического социализма эти взгляды попали в программу Социалистической Рабочей партии Германии, образовавшейся в 1875 году при слиянии Социал-демократической партии и Всеобщего германского рабочего союза. Маркс разъяснял экономическую бессмысленность подобных требований, поскольку из «полного продукта труда», то есть из общественного совокупного продукта, всегда необходимо использовать определённую часть для простого и тем более для расширенного воспроизводства в качестве фонда накопления, если общество хочет производить и дальше. Кроме того, известная часть должна использоваться для нужд всего общества, например, образования, культуры, системы здравоохранения, пенсий и т. д. и т. д., поэтому она должна быть включена в фонд общественного потребления. Таким образом, объём «полного продукта труда» уже заметно сокращается, ещё до того, как станет возможно располагать средствами индивидуального потребления.

Таковые теперь должны поступать рабочим в форме заработной платы, однако в первой фазе новой социалистической формации, социализме, по экономическим причинам существует только единственная возможность распределения, а именно — по соответствующему объёму труда, выполненному каждым индивидуумом. Никто не может получить в виде зарплаты для индивидуального потребления ни полной, ни равной части общественного совокупного продукта, поскольку это, во-первых, означало бы экономический крах общества, а во-вторых, привело бы к такому уравниванию, которое задушило бы всякую готовность повышать квалификацию и умножать результаты труда.

Как видим, принцип распределения по труду, сформулированный как «от каждого по способностям, каждому по труду», необходим для социалистического общества, хотя и остаётся в определённой мере несправедливым. А несправедлив он, так как измеряет труд одной мерой для всех индивидуумов, чьи способности однако очень различны, и тем устанавливает естественные привилегии и принижает менее производительных работников. Вместе с тем принцип распределения по труду реализует ту степень социальной справедливости, которая объективно возможна в соответствии со степенью экономической зрелости новой общественной формации в её первой фазе развития. В то же время, благодаря материальной заинтересованности работников в более высокой производительности труда, он создаёт и необходимый стимул для развития производительных сил общества, прежде всего для повышения квалификации производителей. Уже из этого видно, что упрёк, вновь и вновь повторяемый идеологами капитала, будто социализм означает уравниловку и препятствует эффективности и личностному развитию, основывается либо на незнании, либо на сознательной подмене.

Однако, как показал исторический опыт социалистических обществ, практическая реализация такого принципа распределения характеризуется значительными проблемами и трудностями. Ни одно социалистическое государство не решило их удовлетворительно. Этого не произошло среди прочего и потому, что сложные теоретические проблемы политической экономии социализма не получили достаточно глубокой проработки из-за идеологического господства Сталина и его догматических концепций.

В принципе эксплуатация человека человеком преодолевается уже обобществлением большей части средств производства в форме государственной собственности и кооперативной коллективной собственности и введением распределения по труду, поскольку ни один класс или слой отныне не имеет возможности присваивать себе прибавочный продукт, произведённый трудящимися, создавать капитал, накапливать и производительно увеличивать его путём эксплуатации чужой рабочей силы.

Поскольку в социалистическом обществе не существует формы собственности, позволяющей проделывать это, то на его основе и не может возникнуть новый класс — в полной противоположности с распространёнными утверждениями о том, что якобы при социализме возник новый класс в виде правящей бюрократии. На экономической основе общественной собственности это уже невозможно. Даже возможные нарушения социалистического принципа распределения по труду лишь могут послужить индивидуальному преимуществу привилегированных лиц, но не возникновению новых классов. Несмотря на возможные искажения в процессе распределении, произведённый прибавочный продукт в полном объёме поступает в фонд накопления и в фонды общественного и личного потребления. В этих различных формах он служит всем членам общества.

С этим связано большое достижение социалистического общества, уже не знающего безработицы, а именно — высокая степень социальных гарантий для всех членов общества. Они имеют не только гарантированное рабочее место с фиксированным доходом, поскольку право на труд гарантировано законом и обеспечивается юридически. Они могут также пользоваться всеми общественными достижениями, такими как образование (от начальной школы до университета), культура, здравоохранение (включая любые медикаменты), уход за детьми в яслях и детских садах и т. д. — отчасти бесплатно, отчасти по очень низким ценам, так как их финансирование в основном осуществляется из фонда общественного потребления. Этим ещё не достигается полное общественное равенство, но впервые в истории человечества устанавливается реальное равенство возможностей для всех членов общества.

Если в наши дни такие ренегаты, как уже упомянутый Яковлев, утверждают, будто марксизм проповедовал иллюзорные надежды на спасение, которые в практической жизни растворяются в воздухе, то это выдумки. Они отвлекают внимание от задачи исследования истинных причин некомпетентных действий руководителей КПСС. Коллективные и субъективные заблуждения приписываются марксистской теории. Установление и формирование социалистических производственных отношений вовсе не было закончено огосударствлением средств производства и введением социалистического способа распределения по труду, как казалось сталинской примитивной теории социализма. Для того, чтобы социалистические производственные отношения смогли стать общественной движущей силой для непрерывного развития производительных сил и роста производительности труда, они должны быть сформированы так, чтобы возникла максимальная связь интересов с работниками, то есть истинными собственниками, и таким образом — как субъективная сторона производственных отношений — могло возникнуть и сознание собственника с присущим ему практическим поведением. Для этого нужно было наряду с государственной собственностью создать различные формы самоуправления, совместного определения и формирования системы зарплат и налогов, а не удовлетворяться простой формой государственной собственности и её государственным управлением. Сталинский догматизм воспрепятствовал комплексному и детальному развитию и формированию социалистических производственных отношений, и потому они не приобрели достаточно действенный характер материальных стимулов и движущих сил развития производительных сил и роста производительности труда.

В то же время Маркс пояснял, что первая (низшая) ступень нового общества не является конечной точкой, а выступает этапом (фазой) развития новой общественной формации. Невозможно просто ввести её в совершенной форме по намеченному идеальному плану, она должна шаг за шагом поэтапно формироваться в более длительном историческом процессе развития, по мере создания производительных сил и зависящих от них новых производственных отношений. На этот счёт Энгельс писал, что социалистическое общество «не является [...] какой-то раз навсегда данной вещью, а как и всякий другой общественный строй его следует рассматривать как подверженное постоянным изменениям и преобразованиям»³⁴.

Не гадая о чертах будущего общества, Маркс ограничился решающим прогнозом, который с определённостью можно вывести из экономических закономерностей, а именно, что будущая общественная формация в целом будет основываться прежде всего на общественной собственности на средства производства и что в ней в сущности можно различить две больших фазы развития, в которых критерием такого различия выступит степень экономической зрелости.

Первой (низшей) ступенью развития может быть лишь общество, непосредственно выходящее из недр капитализма и следовательно ещё отягощённое «родимыми пятнами» старого общества.

«Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет ещё родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло»³⁵.

Здесь уже преодолён классовый антагонизм и, следовательно, постепенно преодолевается также и классовая борьба, но классы, слои и социальная дифференциация ещё остаются, поскольку материальные причины их существования нельзя уничтожить простым решением, а нужно преобразовывать путём долгой экономической и социальной эволюции, то есть в первую очередь прогрессом производительных сил и производственных отношений. Однако на этой фазе развития социализма возникает также возможность вести всё ещё неизбежную классовую борьбу, происходящую наряду с подавлением свергнутых эксплуататорских классов и с постепенным социально-экономическим преобразованием мелкобуржуазных слоёв общества, в наиболее гуманных формах, избегая социальных потерь. Как отмечал Маркс, рабочий класс не может просто отменить классовую борьбу, поскольку она с необходимостью вырастает из экономических условий и противоположности интересов, возникающих из них, но он «создаёт рациональную обстановку, в которой эта классовая борьба может проходить через свои различные фазы наиболее рациональным и гуманным путём»³⁶.

Впоследствии Сталин утверждал, что классовая борьба должна обостряться по мере развития социалистического общества; это совершенно противоположно взглядам Маркса, равно как и объективным нуждам социалистического развития. Поэтому этот сталинский тезис является вовсе не дальнейшим развитием марксистской теории, а его деформацией и фальсификацией с целью оправдания насильственной практики.

Достигнутая в указанном обществе мера социальной справедливости в то же время ещё связана с элементами социальной несправедливости, которые хоть и смягчаются за счёт фонда общественного потребления, но которых ещё нельзя полностью избежать. Производимое общественное богатство ещё не достаточно велико, чтобы осуществить полное социальное равенство. Общественные отношения и деятельность сохраняют политический характер, так как они являются отношениями между классами и социальными слоями, обладающими как общими, так и различающимися интересами, поэтому государство со своими политическими и юридическими учреждениями (среди которых также и подавляющие, такие, как полиция, суды и тюрьмы) всё ещё остаётся необходимым для регулирования этих отношений и обеспечения соблюдения законов.

Кроме того, пока ещё остаются глубокие различия между физическим и умственным трудом, как и значительное различие в условиях труда и жизни между городом и деревней, поскольку их можно нивелировать и преодолеть лишь шаг за шагом в более длительных временных рамках. В каких конкретных формах это может произойти, будет видно лишь тогда, когда будут существовать необходимые для этого материальные условия, а они в разных регионах мира могут быть весьма различными. Предшествовавший практический опыт социалистического общества Советского Союза, как и других социалистических стран, ещё не позволяет высказать обоснованных оценок того, в каких формах может произойти уравнивание города и деревни.

Духовные, идеологические и моральные пережитки и остатки прошлого в форме общественной и индивидуальной психики, отмеченной эгоистическим мышлением и поведением, традициями и привычками, останутся ещё надолго, пока не будут окончательно отметены. И этого нельзя просто-напросто декретировать либо достичь всего лишь идеологическим и моральным влиянием и воспитанием — для этого нужны стабильные и вошедшие в привычку социалистические материальные условия жизни и соответствующий образ жизни и повседневная культура. А её развитие и формирование — очень долгий и сложный процесс, длящийся поколениями, прежде чем соответствующие образы мысли и поведение станут для большинства населения само собой разумеющейся нормой. Несомненно, что на этот счёт в социалистических странах бытовали весьма упрощённые представления и завышенные ожидания результатов воздействия кодифицированной и пропагандируемой социалистической морали, хотя элементы этого воздействия с ходом общественного развития всё-таки постепенно возникали. Но несмотря на это, предположение, что на основе социалистических отношений за короткий срок возникнет «новый человек», достаточно преувеличено и несвободно от утопически-иллюзорных представлений.

1.5. Социализм и коммунизм

Лишь на значительно более высокой ступени экономического развития, когда «все источники общественного богатства польются полным потоком» (Маркс), новое общество сможет достичь состояния, в котором будет возможно полностью ликвидировать экономически обусловленные классовые различия, довести до совершенства социальную справедливость за счёт полного общественного равенства всех членов общества и тем самым создать и обеспечить условия для как можно более всестороннего формирования, развития и активизации способностей всех индивидуумов. Однако это состояние достижимо лишь на более высокой ступени развития новой общественной формации, при полном коммунизме. Но социальное равенство не отменяет ни естественных, ни общественно приобретённых различий индивидуумов, ни, как это часто утверждают, индивидуальности. Напротив, оно является основой для развития всех индивидуумов с их различными способностями, поскольку уже не будет существовать социальный отбор и равные шансы будут у каждого человека.

Тогда состояние развития производительных сил — при весьма кратком рабочем времени — сделает возможным производство общественного богатства, удовлетворяющее разумные потребности всех людей независимо от достигнутой каждым из них эффективности труда. Поэтому тогда принцип распределения для индивидуального потребления сможет измениться, и распределение по труду (конечно, лишь постепенно) сможет смениться распределением по потребностям. Однако формы такого распределения нельзя смешивать с неким видом натурального хозяйства. Примитивные представления, данные Сталиным в его последней работе «Экономические проблемы социализма в СССР», о прямом «продуктообмене между индустрией и сельским хозяйством», не могут, несомненно, служить примером «коммунистического способа распределения».

Однако можно с уверенностью предположить, что этой ступени должна предшествовать гораздо более высокая стадия развития социалистического общества, характеризуемая гораздо более высоким уровнем благосостояния, чем был достигнут при различных формах социализма, существовавших до сих пор. Все они оставались ещё очень далеки от возможности перехода на эту более высокую фазу коммунизма.

Что́ именно в этом обществе изобилия будет считаться продуктами потребления с разумной структурой потребления, — это члены общества будут решать сами демократическим путём и на основе взаимопонимания. Поэтому нет большого смысла заниматься спекуляциями на эту тему. Однако можно с уверенностью предположить, что принятые решения положат конец созданию искусственных и зачастую бессмысленных потребностей, характерных для позднекапиталистической экономики, поскольку оно ведёт лишь к расточению природных и человеческих ресурсов, низводя человека до машины потребления, которой можно манипулировать, как заблагорассудится.

Кроме того, можно со всей определённостью утверждать, что эти решения будут основываться на гораздо бо́льших и основательных знаниях о взаимодействии природы и общества, чем те, которыми мы располагаем сегодня, и поэтому в будущем обществе прекратится неумеренное и бессмысленное расточение и уничтожение природных ресурсов. Поскольку общественное производство будет осуществляться уже не ради прибыли ничтожного меньшинства, а для обеспечения материальных условий существования богатой и культурной жизни всех людей, то тогда сможет во всё большей мере разрешаться также и противоречие между экономикой и экологией, и станет возможной реализация ещё Марксом сформулированного «экологического императива», согласно которому люди — не собственники природы, а лишь пользуются ей и потому должны передать её и следующим поколениям в улучшенном состоянии³⁷.

Высокий уровень производительности труда обеспечит возможность значительного сокращения общественно необходимого рабочего времени для всех членов общества, так что свободное время, которым индивидуумы располагают для любой творческой деятельности и созерцания, сможет значительно увеличиться. Поскольку общественно необходимый труд перестанет быть главным средством для поддержания жизни индивидуума, а превратится в средство существования и развития общества в целом (и тем самым — всех индивидуумов), а труд на основе современных средств производства будет приобретать всё более творческое содержание, будучи прежде всего применением науки и технологии, то из тягостной обязанности он превратится в жизненную потребность людей, потому как труд станет важной сферой, в которой индивидуумы будут развивать свои творческие силы и в которой они смогут самореализовываться.

На этой стадии общественного развития люди получат сознательную власть над условиями своего материального существования; мир произведённых ими предметов потребления уже не сможет выступать для них чуждым объектом и править ими. Только так можно реально ликвидировать отчуждение.

Вопрос о том, потребует ли такое развитие постоянного экономического роста, в настоящее время принадлежит к спорным проблемам. Очень возможно, что с дальнейшим прогрессом производительных сил будет происходить и дальнейший экономический рост, однако он будет главным образом качественным, а не количественным, и будет ориентироваться на сохранение природных ресурсов — например, путём осуществления как можно более замкнутого материального цикла.

Общественное состояние, достигнутое в результате реально возможного развития по этому пути, Маркс резюмировал в программной фразе:

«На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»³⁸.

В этой формуле в то же время выражено то, что для Маркса установление и развитие коммунистической общественной формации — путь к широкой реализации идеалов гуманизма. Таким образом, гуманизм и коммунизм в конечном счёте станут одним и тем же.

Если к этой проблематике мы хотим подойти историко-диалектически, то едва ли можно сомневаться, что это состояние достижимо лишь на коммунистической стадии новой общественной формации, в связи с чем безосновательно ожидать или даже требовать этого уже от социализма.

Писатель Стефан Хермлин в своё время вызвал серьёзное недоумение, заявив о своём неожиданном открытии, будто согласно «Коммунистическому манифесту» уже социалистические общества должны были бы являться такой ассоциацией.

В своих прогнозах о будущей общественной формации Маркс строго ограничивался теми взглядами, которые тогда можно было вывести из научного анализа экономических законов и исторических тенденций развития капиталистического способа производства. Вместе с тем по очевидной причине он избегал подробного изложения концепции этого общества, поскольку это станет возможно лишь тогда, когда материальные условия и практический опыт предоставят для этого эмпирическую базу. Всё прочее означало бы вновь впасть в утопизм.

Позднее, как известно, и Ленин отказывался внести описание социализма в законченном виде в программу Российской Коммунистической партии, на чём тогда настаивал Бухарин. Для этого ещё не существовало эмпирического опыта и материала. Никто, включая и Ленина, не мог знать, каким будет это общество.

Названия «социализм» и «коммунизм» в произведениях Маркса и Энгельса не всегда чётко различаются и зачастую используются как синонимы. Лишь в начальном периоде формирования их идей, с целью недвусмысленно отмежеваться от всяческих полу- и псевдосоциалистических теорий, распространённых в то время, они предпочитали слова «коммунизм», «коммунистический». После того как эти теории перестали играть заметную роль и рабочее движение развилось под названием социалистических или социал-демократических партий, они, судя по всему, уже не столь настаивали на этом различении и чаще всего говорили о научном социализме, когда речь шла о теории. Об этом Энгельс и упоминает в своей брошюре «Развитие социализма от утопии к науке».

И когда в марксистской литературе речь шла о будущем обществе, главным образом подразумевался социализм, причём это понятие применялось чаще всего без различия ко всей общественно-экономической формации, которая должна возникнуть из преодоления капитализма. В «Критике Готской программы», в которой Маркс разделил будущую общественную формацию на две различные фазы развития, он, однако, назвал всю возникающую из капитализма общественно-экономическую формацию «коммунистической» из-за её основы — общественной собственности на средства производства.

Различение между социализмом и коммунизмом приобрело большее значение лишь после победы Октябрьской революции в России и первых шагов на пути к социализму. Наряду с этим и возникновение коммунистических партий (своим названием отмежевавшихся от социал-демократических партий, так как те фактически отказались от цели заменить капитализм социалистическим обществом) вновь привело к более частому использованию понятий «коммунизм» и «коммунистический».

На основе прогноза Маркса о том, что в новой общественной формации можно будет чётко выделить две фазы развития по степени экономической зрелости, Ленин предложил называть низшую или первую фазу социализмом, а высшую или вторую фазу — коммунизмом. При этом обе они рассматривались как ступени единой общественной формации, которую в целом можно назвать коммунизмом, поскольку их общей определяющей основой является общественная собственность на средства производства. В своём докладе Ленин отмечал:

«Само собой понятно, что с точки зрения тех, кто делает первые шаги для полной победы над капитализмом, понятие „коммунизм“ является слишком далёким»³⁹.

Поскольку в то время были в ходу ещё довольно путаные представления о скором «введении коммунизма», он разъяснил проблему подробнее:

«...Если название „коммунистическая партия“ истолковать так, как будто коммунистический строй осуществляется сейчас, то получится величайшее извращение и практический вред, сводящийся к пустейшему бахвальству. Вот почему слово „коммунистический“ требует к себе очень осторожного отношения»⁴⁰.

Поскольку никто не мог обладать детальными сведениями об экономических, социальных и идеологических условиях возможного будущего коммунистического общества, о конкретных условиях и об основанном на них образе жизни, не удивительно, что это открыло большой простор социальной фантазии. Потому-то и последовало немало попыток подробно описать условия, образ жизни и мышления будущих людей в грядущем обществе. Поэтому столь же часто использовались утопические идеи предшественников научного социализма, и в то же время коммунистическое общество представлялось результатом полного отрицания предшествовавших обществ, с как можно меньшей преемственностью.

В связи с этим итальянский историк Доменико Лосурдо задаётся вопросом: «Понимать ли нам посткапиталистическое будущее как реальное исчезновение не только классовых противоположностей, но и государства и политической власти и юридической нормы вообще, а кроме того религий, наций, разделения труда, рынка, всякого источника конфликта?»⁴¹ Он правомерно выступает против такого идеалистического и благостного представления о будущем коммунистическом обществе, годящегося разве что для пробуждения иллюзорных ожиданий и фантазий о земном рае, полном наслаждений и праздности, свободном от конфликтов и наполненном гармонией.

Естественно, антикоммунистические идеологи очень охотно поддерживают подобное воззрение, чтобы представить марксизм разновидностью религиозного ожидания спасения, абсурдность чего, по их мнению, сегодня, после гибели социализма, окончательно доказана.

Понятие утопии, которое после гибели социализма вновь несколько вошло в моду в левых кругах (не важно, идёт ли речь о конкретной или об абстрактной утопии) следует скорее рассматривать как бегство из общественной реальности с присущими ей острыми переживаниями, чем как кажущийся выход к новым берегам. Поскольку опыт реального социализма ясно продемонстрировал, насколько сложен, труден, и вместе с тем длителен реальный, неизбежно связанный и с ошибками, переход к посткапиталистическим общественным отношениям. В то же время этот опыт оставил гигантский эмпирический материал, с помощью теоретической переработки которого необходимо продолжать связанный с этим переходом процесс познания и обучения, попутно освобождая марксистскую теорию от упрощений и деформаций, равно как и от остатков утопизма.

Таким образом, после победы революции путём завоевания политической власти и установления диктатуры пролетариата, необходимо в первую очередь построить социализм или в течение переходного периода создать ещё недостающие для него цивилизационные и культурные условия. Прежде чем станет возможно задуматься о высшей фазе коммунизма, социалистическое общество в ходе довольно длительного развития сперва должно достичь гораздо более высокой степени экономической зрелости. Необходимой для этого мерой и критерием стадии развития Ленин (в соответствии со взглядами Маркса) назвал уровень производительности труда, который в новом обществе должен превзойти уровень, достигнутый при капитализме.

«Производительность труда, это, в последнем счёте, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. Капитализм создал производительность труда, невиданную при крепостничестве. Капитализм может быть окончательно побеждён и будет окончательно побеждён тем, что социализм создаёт новую, гораздо более высокую производительность труда. Это — дело очень трудное и очень долгое»⁴².

Поскольку лишь гораздо более высокая производительность труда на основе развитых производительных сил может дать возможность и обеспечить реализацию гуманистических, социальных и культурных целей социализма и тем самым гарантировать своё превосходство над капитализмом. Какие временны́е рамки для этого понадобятся, нельзя сказать абстрактно, так как это зависит от конкретных обстоятельств и множества национальных и международных условий.

Выше уже было отмечено, что социалистическое общество в Советском Союзе, а также в других странах, не смогло по тем или иным причинам достичь необходимого высокого уровня производительности труда, в связи с чем оно не победило капиталистическую систему в экономическом соревновании. Было ли это вызвано (и если да, то в какой мере) экономической изоляцией Советского Союза как первой страны социализма от мирового рынка, связанной с политической изоляцией СССР, а тем самым автоматически и от международного разделения труда и развития производительных сил — этот вопрос остаётся дискуссионным, хотя это и весьма вероятно. Этот вопрос ещё в истории ВКП(б)-КПСС стал ареной острых споров между сталинским руководством и оппозицией (главным образом Троцким), поскольку Сталин едва ли уделял внимание этому важному вопросу.

1.6. Актуален ли марксизм?

Представленные выше вкратце взгляды Маркса и Энгельса на научный социализм послужили в сущности теоретической основой и ориентиром в революционной борьбе европейского рабочего движения, которое, организовавшись в социалистические и социал-демократические партии, объединилось в Социалистический Интернационал. Впоследствии, исходя из них, Ленин, когда после перехода капитализма в империализм социалистическая революция и установление социализма стали практической задачей дня, развил новые взгляды, тем самым обогатив и углубив теорию научного социализма. В его работах — в соответствии с новыми потребностями революционной борьбы — особую роль, естественно, играли те проблемы, которые были связаны со стратегией и тактикой социалистической революции и с первыми практическими шагами перехода к социалистическому обществу. О них мы ниже ещё поговорим более подробно.

В целом Ленин внёс столь важный вклад в развитие теории марксизма — в теорию партии, в теорию революции и государства, в теорию социализма, а также в философию, — что вряд ли можно оспаривать его причисление к классикам марксизма. Из этого, однако, не следует автоматически, что его вклад в марксизм является особым и создаёт теорию ленинизма, как утверждал после его смерти Сталин. Изобретение особой теории, ленинизма, послужило Сталину прежде всего основой и средством для завоевания собственного идеологического господства в ВКП(б). В последующее время эклектическое соединение кусков немногих базовых понятий марксизма с некоторыми избранными взглядами Ленина и с весьма сомнительным вкладом Сталина в виде «марксизма-ленинизма» привело к деформации, упрощению и фальсификации аутентичной теории марксизма, превратив её в собрание схематичных догм.

Сам Ленин никогда не претендовал на нечто подобное, и нет сомнений, что он решительно отказался бы от построения особой теории «ленинизма».

В настоящее время часто выдвигается довод, что речь идёт о теории позапрошлого века, представляющей лишь исторический интерес, а для нашего времени ей уже нечего сказать. Тот факт, что марксизм возник в XIX столетии, безусловно, верен. Но абсолютно бессмысленно ставить ценность научной теории в зависимость от времени её возникновения, а не от того, насколько её содержание истинно. Классическая физика основана Ньютоном в XVII столетии, но из этого вовсе не следует, что сегодня она потеряла своё значение. И ныне, как и прежде, она является фундаментом в том числе и современной физики. Физическая наука, однако, не остановилась на базовых понятиях Ньютона, а углубила физическое познание природы, создав новые области физики — например, квантовую теорию, теорию относительности, ядерную физику и т. д. Почему ньютоновская физика — продукт научного мышления XVII века — может сохранять своё значение и в XXI веке? Потому, что современная физика продолжает изучать по сути ту же самую природу, её строение и её закономерности, что и Ньютон, хотя познание этой природы продвинулось гораздо дальше.

Совершенно так же дело обстоит и с теорией марксизма, которая уже в XIX веке получила фундаментальные познания о капиталистической общественной формации, проанализировала и сформулировала её сущностные черты и закономерности, её главный закон развития и её тенденции, и на этом основании сделала аргументированный прогноз о том, что внутренние противоречия капитализма неизбежно будут приводить к новым кризисам и в конце концов к гибельным тенденциям, а значит, созрели условия для замены капитализма более высокой общественной формацией.

Эти фундаментальные знания (представленные прежде всего в экономических произведениях «Набросок критики политической экономии»⁴³ и «Капитал»⁴⁴ Карла Маркса) сохраняют своё значение и актуальность, поскольку общественное развитие человечества всё ещё остаётся на ступени капиталистической общественной формации. Естественно, эта формация с XIX столетия получила дальнейшее развитие и приобрела новые черты; к примеру, концентрация капитала и конкурентная борьба капиталов, описанные Марксом, привели к установлению монополий. Капитализм свободной конкуренции перешёл в стадию монополистического капитализма. В связи с этим стало необходимым углубить знание о капитализме, и эта работа была проделана марксистскими теоретиками, такими как Рудольф Гильфердинг, Роза Люксембург и в особенности В. И. Ленин, который в своей работе «Империализм как высшая стадия капитализма» представил обширный анализ и характеристику империализма. В то же время Ленин внёс важнейший вклад в марксистскую теорию революции и после Октябрьской революции оставил важные размышления и предложения по построению социалистического общества в России.

Многие марксистские теоретики — Георгий Плеханов, Карл Каутский, Макс Адлер, Отто Бауэр, Лев Троцкий, Николай Бухарин, Роза Люксембург, Георг Лукач, Карл Корш, Роман Роздольский и многие другие — обогатили марксистскую теоретическую мысль.

И поныне осуществляются попытки углубить марксистскую теорию, причём с одной стороны, на первый план выступает анализ тенденций развития глобального государственно-монополистического капитализма с целью выявить в корне изменившиеся объективные условия и их следствия для борьбы за социальный прогресс в наше время. С другой стороны, анализируются объективные и субъективные причины искажений и деформаций в истории реального социализма, приведшие к его гибели — дабы сделать из этого необходимые теоретические и практические выводы. Поэтому довод о том, будто марксистская теория лишена актуальности, поскольку происходит из XIX столетия, совершенно безоснователен.

Однако это не мешает ренегатам вновь и вновь использовать этот малоубедительный аргумент для оправдания своего отхода от марксизма — который они, заметим мимоходом, едва ли глубоко знали. Например, Яковлев, выпускник Академии общественных наук при ЦК КПСС, руководивший при Брежневе отделом пропаганды ЦК, а при Горбачёве поднявшийся до секретаря ЦК и члена Политбюро, пишет:

«Но для меня становилось всё очевиднее, что Марксовы представления о социализме не могли не носить конъюнктурно-временного характера. Хотя бы по той простой причине, что с самого начала отражали идейные и нравственные установки, уровень знаний и степень предубеждений того давнего, а не нашего времени. Рано или поздно должно было наступить самоисчерпание социализма-мечты, самоисчерпание мобилизационных возможностей его первоначальных идей»⁴⁵.

Комментарии излишни!

Сейчас как особо сильный и якобы убедительный довод против марксизма используют распад и гибель социализма в Европе, будто бы теория научного социализма послужила причиной его поражения. Но это лишь фокуснический трюк. Распад социализма имеет прежде всего реальные, объективные и субъективные причины, причём одна из субъективных причин заключается в том, что лидеры правящих коммунистических партий оказались неспособны в достаточной мере творчески развить марксистскую теорию в соответствии с новыми задачами, поставленными строительством социалистического общества. В сущности это было связано с искажением и догматизацией марксистской теории Сталиным и его свитой, поскольку теоретическое и идеологическое господство сталинизма привело к застою в марксистской теоретической мысли, что вызвало фатальные последствия в практической политике. Ниже эта проблематика будет обсуждена подробно. При этом будет показано, что и гибель предшествовавшего социализма можно рационально понять и объяснить только с использованием и применением при анализе этого исторического события понятий марксистской теории, особенно исторического материализма.

Кстати, было бы недоразумением предполагать, что теория марксизма содержит полную программу со всеми существенными и даже детальными инструкциями для строительства социалистического общества. Короткое резюме основных идей марксистской теории, помещённое выше для лучшего понимания проблематики, ясно показывает, что таких рецептов в ней нет, а есть лишь базовые знания экономических основ, закономерностей и тенденций развития человеческого общества вообще и капитализма в частности, а также выведенные из этого следствия для перехода к социализму.

На этой основе задачей прогрессивных и революционных сил является теоретическая и практическая разработка путей и методов строительства социалистического общества в данных конкретных условиях, анализ полученного опыта социалистического строительства, исправление возникающих ошибок и соответствующее творческое развитие марксизма. Общего рецепта, подробного плана строительства или обязательной модели в марксистской теории в любом случае нет.

«начало след. глава» содержание